Ольга Меклер - Где находится край света

Во-первых, криминал был усмотрен в самом определении декана как ума, чести и совести. Благодаря классику советской поэзии данные эпитеты могли относиться к коммунистической партии, и только к ней, следовательно, товарищ профессор партию эту самую злостно дискриминировал. Во-вторых, в тексте присутствует слово «бог», причем соседствует со словом «студент». И какая связь может быть между советским студентом и гнусными теологическими измышлениями автора, а? Так что, гражданин Зильберович, свою 58-ю вы честно заработали!

Но профессорская семья состояла сплошь из таких задорных оптимистов-организаторов, что полпоселка начинало ждать встречи Нового года уже 1 января. Меню, конечно же, являлось результатом общих усилий – каждый вносил свою лепту. Собирались дети и внуки, соседи и друзья-приятели. Обязательным требованием был карнавальный костюм. В ход шло все: самодельные маски, гардины и простыни, боевой раскрас. Созданный образ было необходимо представить – в прозе ли, в стихах, сценкой – роли не играло. Но когда на пороге появлялся убеленный сединами ученый муж в маске зайчика с супругой – лисичкой, успех был ошеломляющим. В забавных викторинах, конкурсах, концертах участвовали все, включая трехлетнего правнука хозяев. Мария, и сама обладавшая недюжинными организаторскими способностями и фантазией, здесь пасовала, только аплодируя и вытирая слезы, выступившие от безудержного смеха:

– Как же вы умеете веселиться и радоваться жизни вопреки всему!

– Это уже в генах, Марусенька, – улыбнулся Зильберович. – Выживание – основной навык нашего народа.

Именно здесь Мария и Карл познакомились с двумя удивительными женщинами, ставшими вскоре не просто их ближайшими друзьями, а истинно родными людьми.

Ольга Николаевна Балашова не любила вспоминать о прошлом. Нет, в нем не было ничего постыдного или неприятного, напротив. Было чудесное детство с лучшими на свете родителями, утренниками, летними выездами в деревню, путешествиями во Францию и в Италию, была законченная с медалью гимназия, была любимая гувернантка Марта Фридриховна – строгая, но добрейшая, обожающая свою воспитанницу, и ее дочь Ирмочка, с которой они были так дружны. Оленька никогда не относилась к Ирме как к прислуге, несмотря на фанатичную преданность той, и мудрые демократичные родители воспринимали это спокойно, ведь они и сами давно уже считали Марту членом семьи. А потом юность, а вместе с ней – любовь. Большая, настоящая. И – она точно знала – единственная. Оба влюбились сразу и навечно, как только он подошел к ней на рождественском балу в Дворянском собрании. Да и может ли быть иначе, когда встречаются очаровательная изящная юная девушка, будто разливающая вокруг себя свет, и блестящий морской офицер, бравый красавец, герой Русско-японской войны?! Ну и что, что проиграли? Разве это умаляет подвиги наших солдат и офицеров? – объясняла Ольга Ирме, и та во всем с ней соглашалась. Недолгие, но красивые ухаживания с корзинами цветов, прогулками и даже серенадами под окном, свадьба – конечно, она самая очаровательная невеста на свете, он – самый элегантный жених. Паша, Павел Сергеевич… Два года безоблачного счастья и… революция. Отец сразу предложил уехать от греха подальше, но Павел заявил, что для него это неприемлемо. Может, и надумал бы к началу массовой эмиграции в 1920–1921 годах, но арестовали его в ноябре 1918-го. Беседу вел сам Железный Феликс, и была она чрезвычайно короткой:

– Вы поймите, Павел Сергеевич, мы же не дикари, не разбойники какие-то. Мы высоко ценим ваши заслуги перед Россией, уважаем вас как грамотного офицера и потому предлагаем перейти на нашу сторону.

– Я, милостивый государь, как вы верно заметили, офицер, а не политик, и присягал царю и отечеству.

Они с Ирмочкой горячо обсуждали приданое для малыша, который должен был появиться весной, в апреле, понимая, что купить вот так запросто, как еще год – два назад, уже не удастся, значит, придется все шить самим из того, что имеется, и не услышали, как вошел отец.

– Оля… – его голос стал вдруг каким-то хриплым, беспомощным и дрожал. – Оленька, крепись. Я давно говорил, надо уезжать. Павел… Павла расстреляли.

Не было ни криков, ни рыданий. Просто все куда-то поплыло, закружилось, исчезли звуки, цвета, запахи, и наступила кромешная тьма.

Когда Ольга пришла в себя, ей сказали, что ребенка не будет. И жизнь закончилась. Тело двигалось, ело, говорило, а души в нем уже не было. Это-то тело отец с матерью и Марта с Ирмочкой и отвезли в разоренное имение.

Все последующие события слились в сплошной беспробудный кошмарный сон: голод, гибель родителей и Марты, короткое учительство в сельской школе, возвращение в город, домой, вернее, в единственную комнату их большого дома, которую хозяйке великодушно оставили, преподавание французского и географии, арест, «сволочь белогвардейская», телячий вагон, степь, барак, баланда в алюминиевой миске, ватник, роба, колючая проволока… Десять лет. Десять лет и девять кругов ада.

Она вышла из ворот лагеря и вдохнула свежий весенний воздух. Неужели надо было пройти через все это, чтобы вернуться к жизни?! Да, она снова жила! Одинокая, изломанная, но жила!

– Оля! Оленька! Наконец-то! – к ней бежала маленькая, совершенно седая старушка.

– Ирма! Ирмочка, родная! Боже! Как ты здесь, откуда? Спасибо за посылки, дорогая ты моя! Знаю ведь, от себя отрывала!

Ирмочка привела подругу в халупу на самой окраине поселка и первым делом принялась откармливать. Медленно, но верно она приходила в себя.

Вот поэтому и не любила Ольга Николаевна Балашова воспоминаний: светлые и радостные поначалу, они непременно трансформировались в горькие и тяжелые, и снова начинало казаться, что жизнь из нее вытекает.

– Знаете, а я ведь была уверена, что вы сестры! – как-то заметила Мария.

– Нет, Мария, мы гораздо ближе, – улыбнулась Ольга.

Она никогда не называла ее ни Машей, ни Марусей, ей нравилось именно так – Мария, и, как и Карл и, когда-то давно, еще в другой жизни, бабушка, новая подруга утверждала, что это самое красивое женское имя. Сама же Мария не смогла переступить грань и обращалась к ней только по имени-отчеству. И дело было не в разнице в возрасте, а, скорее, в том, что ни сума, ни тюрьма не выбили из Ольги Николаевны врожденного аристократизма. Она абсолютно ничего не говорила и не делала для этого, но во всех знакомых вызывала огромное уважение. Как она умудрялась выглядеть самой элегантной дамой Джезказгана при той нищете, в которой они с Ирмой жили, оставалось загадкой.

Мария и Карл были, пожалуй, единственными людьми, знавшими о ее жизни и отношении к новой власти все. И о своих злоключениях тоже могли поведать только этим двум.