Ольга Меклер - Где находится край света

Она и самой себе не могла бы объяснить, почему согласилась. Может, из любопытства? Или из желания присмотреться и позже поставить на место самонадеянного красавца? Но это определенно не была любовь с первого взгляда!

Вечер, впрочем, был замечательным. Читали Северянина, Гумилева, Ахматову, Волошина, исполняли романсы на их слова, танцевали. После шли по ночному городу, снова говорили, спорили.

– Вам понравилось?

– Да, очень мило, но…

– Но что?

– Все это… – она смутилась, не зная, как определить бушующие в мыслях противоречия. – Это мелкобуржуазно и пошло! А мы – советские журналисты!

– Марусенька, ну что за штампы! – Карл засмеялся. – И потом, разве там было что-то антисоветское? Любовь, дальние страны, романтика… Это вечно и никоим образом не зависит от общественного строя. Вы ведь любите Пушкина? А его таким манером тоже можно в пошлости обвинить!

– Нууу, – растерянно протянула она, – Пушкин – это совсем другое!

Маруся лукавила. Ей не просто нравились, ее завораживали стихи Северянина, и почти все их она знала наизусть, а над ахматовским «Сероглазым королем» рыдала еще гимназисткой, но во времена всеобщей индустриализации и электрификации признаваться в этом, да еще военному корреспонденту, казалось неприличным. Он между тем продолжал:

– Вот скажите, что пошлого в этих строках:

И она подхватила:

Они прогуляли почти до утра, читая любимые стихи, смеясь, болтая. Он боготворил Маяковского, даже однажды встречался с ним. Да и сам был похож на своего кумира. Вот тут они не совпадали: Марусе не нравились рубленые строки Командора. Но с Карлом было необыкновенно интересно, как ни с кем и никогда.

Внимание красавца-военкора льстило, она с удовольствием проводила с ним время, принимала приглашения в кино, театр, на концерты. О дальнейшем не думала. Ей просто было очень хорошо. И лишь когда Карл уехал на месяц в командировку, ощутила гнетущую пустоту: хотелось без конца говорить с ним, видеть это уже ставшее таким родным лицо, слышать любимый голос… Любимый? Неужели это произошло? Неужели она, неприступная и колючая Кузя, влюбилась по-настоящему?..

Он вернулся и сразу же прибежал к ней. Без предупреждения, с цветами и еще каким-то свертком. Взял за руки, посмотрел в глаза, долго-долго. И наконец заговорил:

– Машенька, послушайте. Похоже на то, что меня вскоре отправят в тьмутаракань, на Дальний Восток. Надолго. Возможно, на год, на два. Это приказ. Но там масса интереснейшей работы. Поедете ли вы со мной?

– С вами – хоть на край света! – жарко выпалила Маруся и сама подивилась такой страсти.

– Значит, вы не будете возражать, если на следующей неделе я перевезу сюда свой письменный стол?

– Ну не мой же к вам! Ваша коммуна меня совершенно не привлекает, – засмеялась она.

– Тогда вот! – в свертке оказалась бутылка крымской «Массандры» и того же происхождения фрукты. Они пили вино, танцевали, смеялись и строили планы, так много планов на такую долгую жизнь…

После торжественного водружения стола из мореного дуба, с непременным зеленым сукном, наконец-то перешли на ты. И еще у Маруси появилось два чудесных новых имени – Марийка и Чижик.

Командировка, слава богу, в итоге отменилась, но ячейка общества была создана.

Ей всегда казалось, что подобное может происходить только в романах и фильмах, что она, Машка, никогда не испытает такого всепоглощающего счастья, такого полного взаимопогружения, такой безумной любви. Как же хорошо им было вместе! И совершенно неважно, чем заниматься: работать ли, слушать ли Вертинского или Юрьеву, спорить, путешествовать по Волге, просто сидеть рядом, взявшись за руки – все, абсолютно все приобретает иной окрас, иной вкус, самые заурядные вещи становятся необыкновенными… Она выучила наизусть всего Маяковского – не потому, что вдруг страстно полюбила, а для того, чтобы аргументы в спорах о поэзии были весомее, чтобы заметнее был контраст с тем же Есениным. Он смеялся, аплодировал:

– Вот видишь, а без меня ты только «Что такое хорошо…» знала бы!

Она сердилась и запускала в него подушкой.

– Карли, послушаешь? Я материал закончила.

– Я весь внимание, моя госпожа!

– Ну? – Маруся ждала похвалы. Он задумчиво расхаживал по комнате, почесывая подбородок. Наконец остановился, нежно обнял ее за плечи, потерся щекой.

– Знаешь, Чижик, ты потрясающая женщина, но журналист весьма заурядный…

– Что?! Да ты просто завидуешь! Это твой мужской шовинизм! Конечно! Как же! Женщина – и приличный журналист, да еще в такой газете!

– Ты и правда думаешь, что в «Волжскую коммуну» сложно попасть с такой внешностью и столь живым умом, как у тебя?

– Наглец! Он еще и улыбается! Не ожидала! Убирайся! – она с трудом сдерживала рыдания.

– Чижик… Чижик, любимая, я же из лучших побуждений, не для того, чтобы тебя унизить…

– Радуйся, тебе это удалось блестяще!

– Нет. Мы будем над этим работать. Пойми: материал должен быть не просто грамотно изложенным и достоверным, он должен быть читабельным! Ты должна держать читателя, даже если тема – сухая казенщина, как вот сейчас, к примеру. Садись и пиши. Итак, что мы имеем?..

Он снова ходил взад-вперед по их маленькой комнатке, курил и диктовал, диктовал и курил, а она писала.

Маруся еще раз перечитала новый вариант – от первоначального не осталось камня на камне, но это была интересная, живая, безупречно написанная статья.

– Прости, ты был прав, я бездарность.

– Ты умница, – Карл поцеловал жену в висок. – Поработаем немного так, потом пойдет как по маслу!

Лазарев привел ее в журналистику, Карл сделал журналистом.

Они прожили вместе около двух месяцев, когда соседка принесла то письмо:

– Карл Карлович, это вам!

Он вскрыл конверт, пробежал, криво как-то, горестно улыбнулся, отошел к окну, достал сигарету, затянулся.

– Карл, от кого это? Там что-то плохое?

Муж неопределенно пожал плечами и положил листы перед ней.

«Мой дорогой, мой любимый друг, я уезжаю. Сижу в купе, смотрю в окно, а рядом спит совершенно чужой человек – мой муж. Да, я тоже связала себя узами брака. Он офицер, и мы отправляемся к месту его службы. Нет, я это сделала не назло вам, просто хочу сбежать, исчезнуть. Никакой возможности видеть вас, улыбаться и знать, что эти глаза, эти губы, руки принадлежат другой женщине. Я не осуждаю вас, вы ничего мне не обещали, не сбегали из-под венца, но все это время я надеялась. Надеялась на то, что когда-нибудь мы будем вместе.