Александр Мигунов - Сказки русского ресторана

Каликин, как видим, любил природу, напоминающую Россию, хотя никогда он там не жил; он родился в Бразилии от родителей, которым пришлось покинуть родину в годы второй мировой войны. Закончил он школу тоже в Бразилии, и хоть португальский знал в совершенстве, родным языком он считал русский (спасибо родителям-интеллигентам, которые всё для того делали, чтобы их дети владели русским, как своим родным языком). Семья в тот же год перебралась в Америку, Каликин хотел поступить в колледж гуманитарного уклона, но тому помешал плохой английский. За год он сменил немало работ, для них не требовалось образования, платили очень маленькую зарплату, зато его английский так улучшился, что он без труда поступил в колледж, в который непросто поступить. Но в этот раз выбрал колледж технический, поскольку пример других показывал, что техническая профессия кормит людей значительно лучше, чем любая гуманитарная.

Сверх меры углубившись в размышления, Каликин с опозданием заметил, что машина перед ним затормозила, отчего-то очень резко затормозила — раздались омерзительные звуки. По прошлым дорожным неприятностям он знал, что и при лёгком столкновении звуки настолько преувеличены, что кажется — сплющено полмашины, хотя всего-то — разбитая фара и на бампере пара вмятин. С водителем переднего автомобиля, — оказавшимся, к счастью, не взбешённым, а если взбешённым, то незаметно, — они оглядели столкновение и порадовались пустякам. Задний бампер передней машины обошёлся лишь лёгкой вмятиной, а поскольку бампер был из пластмассы, он мог вернуться в прежнюю форму. У машины Каликина было хуже: край бампера несколько скособочился и один из подфарников разбился, его замена своими силами обошлась бы долларов в пятьдесят. Оба водителя благоразумно решили не связываться с полицией и, соответственно, со страховкой и вернулись в свои машины.

Каликину радоваться бы тому, что авария была лёгкой, но он вдруг так запаниковал, и настроение так испортилось, что он хотел повернуть назад. Но, пересилив себя, дальше двинулся, несмотря на суеверное ощущение, что день окончится как-то плохо.

Столько уж случилось в «Русской Сказке», столько пустых бутылок водки утащили со столиков официанты, столько песен пропел Тигран, и несколько шлягеров вместе с Белкой. Она там стояла на возвышении, длинноногая, раскрасневшаяся, с разметавшимися волосами, слегка покачиваясь от опьянения, желанная всем подряд мужчинам (возможно, не всем, но, поди узнай, кто там к женщинам равнодушен); стояла, обняв Тиграна за шею, а он её поддерживал за талию, и голос у Белки был низкий и сильный, приятный, но не очень тренированный. Сколько уж случилось в ресторане, и сколько танцев, и томных, и бурных, откаблучили посетители, а рядом с его массивным входом, глядящим на малолюдный бульвар, всё околачивался Каликин, мало примечательный мужчина — невысокий, бесформенный, лысоватый, круглолицый, лет сорока. Он поджидал одного приятеля, с которым в ресторан не собирался, а просто — понятное место для встречи, у входа в известный ресторан, чтоб вместе поехать куда-то ещё. Порой он от входа удалялся, шагов на двадцать и озираясь, чтоб никак приятеля не упустить.

Когда-то, сравнительно недавно, бульвар этот славился проститутками. В юбчонках, обнаруживавших трусики, с грудью, оголённой до сосков, они стояли на всех углах, и стоило машине притормозить, они не медля к ней приближались на высоченных каблучках, — весёлое было тогда место. Потом полиция всех разогнала. Лица, торгующие телом, сначала пробовали возвращаться, но после облав переселились, как-то рассеялись по городу, и в вечерние поздние часы притихший бульвар иногда оживляли с работы возвращавшиеся мексиканки, которые в ярких цветастых платьях терпеливо ждали редких автобусов, бомжи с колясками из супермаркетов, алкоголики, наркоманы, педерасты-подростки, приличные парочки, переходящие из машин в двери ближайшего ресторана.

Каликин для многих был загадкой. Если его спрашивали о профессии, он отвечал, что инженер, а что-то подробное о работе из него невозможно было вытянуть. Тем не менее, в русскую среду как-то просочилась информация о том, что он работал в корпорации, занимавшейся военной авиацией и космическими проектами. Многие, естественно, удивлялись, как ему, русскому человеку, доверяли работать в таких сферах. Однажды, во время совместной поездки в Сан-Диего, в «Морской Мир» приятель стал Каликина фотографировать на фоне плавающих дельфинов, но тот в последний момент отвернулся. В другой раз, успев заметить камеру, он наклонился над ботинком, как будто себе поправляя шнурок, и камере вместо его лица досталась плешина на голове. При третьей попытке его заснять Каликин закрыл лицо своей камерой, как бы фотографируя одновременно. В результате, на готовых фотографиях лица Каликина не оказалось. «Или работа на оборону, или боится, что я шпион, либо он сам русский шпион», — предположил про себя приятель.

Как-то Каликину позавидовали: ты, мол, так хорошо знаешь сразу три языка и культуры — русскую, американскую и бразильскую, а я вот еле справляюсь с русской. Каликин на это отвечал, что он не считает это плюсом, что он от того, напротив, несчастен, что, может быть, кто-то с тремя культурами как-то умеет их балансировать, но такое сочетание для него — источник неуверенности, метаний, что он от того неустойчив в воззрениях. Глубже, счастливее, гармоничнее люди с единственной культурой, — ответил он русскому собеседнику, с чем тот решительно не согласился. Но что бы Каликин не говорил, больше всего он любил русское, особенно русскую литературу. В восторге от «Евгения Онегина», он выучил весь роман наизусть. И сам, не афишируя того, сочинял неплохие стихи на русском, и какие-то были опубликованы в русских журналах вне России.

Каликин старался не сближаться с иммигрантами третьей волны, они могли видеть его разве в церкви, расположенной на улице Оргайл. Был случай, однако, когда Каликин всё же попал в их лихую компанию, выпил намного больше обычного, а потом вместе с другими кружил на машине по бульвару в поисках низменных развлечений. Перед одним из светофоров Литовкин выскочил из машины, забрался на крышу, и ехал там стоя, одной рукой отхлёбывая из бутылки, а другой приветствуя все машины, которые двигались навстречу. Ещё по стопке — и жми на кнопки! — орал он, спуская бутылку Каликину, а тот, отхлебнув немного, отсылал бутылку назад, на крышу. На кнопки, однако, он не жал, а, невзирая на опьянение, продолжал вести машину осторожно. Правда, он больше беспокоился не о том, что Литовкин может свалиться, а что поцарапает или помнёт крышу новенького «БМВ», или их остановит полиция. Литовкин с машины таки грохнулся, отделавшись только синяками и кровоточащими ссадинами, а главное, им не попалась полиция.