Джон Гарднер - Искусство жить

— Не волнуйтесь, — сказал Нимрам, — вам понравится летать.

Но, видно, она была слишком испугана, чтобы ответить или хотя бы повернуться к нему.

Моторы работали уже в полную силу, и их гул почему-то напомнил Нимраму вступление к Первому концерту Брамса. Появились огни, поразительно яркие, точно прожекторы или передняя фара локомотива, и, словно повинуясь чьей-то неистовой воле, они сметали дождь, освещая взлетно-посадочную полосу снизу и перед крылом, которое было как раз позади Нимрама; самолет, набирая скорость, бешено несся по полю, чтобы вот-вот оторваться от земли. Словно добрый дедушка, Нимрам положил свою руку на руку девочки. «Смотрите», — сказал он, широко улыбаясь и кивая в окно, но она затрясла головой и крепко зажмурилась. На мгновение сходство с Арлин вновь поразило его, как и сначала, когда он впервые увидел ее, и он попытался вспомнить лицо Арлин таким, каким бывало оно, когда она жмурилась. Он живо представил себе ее летом, это было, кажется, в Англии — она стояла на фоне залитой солнцем зелени папоротника, — но, мелькнув и побродив по подвалам мозга, видение исчезло. Музыка Брамса все еще звучала в нем, торжественная, величественная, пылающая, как огни города, которые зловеще светились в пелене дождя, теперь уже далеко под ними. Самолет резко накренился в воздухе, заваливаясь, точно корабль, который, наполняясь водой, опрокидывается, снопы света разбивались в кипящие брызги, невероятно огромное черное крыло неожиданно белело, ворвавшись в тучи, озаренные молнией, и вновь темнело, став чернее, чем прежде. Но вот, наконец, самолет обрел равновесие, и пилот вновь обратился к пассажирам. Нимрам, уйдя в свою «бетховенскую хмурость», ничего не заметил. Самолет начал подпрыгивать, скрипеть, как старый вагон, карабкаясь все выше и выше, чтобы подняться над грозой.

— О боже, — прошептала девочка.

— Все в порядке, все-все в порядке, — сказал Нимрам, сжимая ее руку.

Ее звали Энн. Как он и подумал, ей было шестнадцать лет, она жила в Чикаго; и хотя свою болезнь она не назвала и не сказала прямо, что скоро умрет, положения своего она не скрывала.

— Невероятно, — сказала она. — Одной моей бабушке девяносто два года, другой — восемьдесят шесть. Но, видно, это не имеет значения. Если тебе выпал жребий, значит, выпал. — Она быстро, смущенно улыбнулась. — А вы бизнесмен или что-то в этом роде?

— Более или менее, — сказал он. — А вы учитесь в школе?

— Да, в средней школе, — сказала она.

— И мальчик есть?

— Нет.

Нимрам покачал головой, словно был удивлен, и быстро глянул вперед, соображая, как бы исправить оплошность.

— А вот и стюардесса с напитками, — сказал он.

Девочка кивнула с улыбкой, хотя стюардесса была еще за два ряда от них.

— Кажется, мы не поднялись еще над грозой, правда?

Она смотрела мимо него в окно на башни туч, которые резко светлели, затем темнели, потом освещались снова. Самолет все еще трясло, как будто он бился обо что-то, значительно более твердое, чем воздух и тучи, или его терзали воздушные звери Платона [5] Очевидно, речь идет об упоминающихся в «Послезаконии»— сочинении, приписывавшемся Платону, — живых существах, обитающих в воздухе (воздушных гениях). .

— Скоро все успокоится, — сказал Нимрам.

Девочка доверчиво спросила:

— Вы верите в бога?

— Пожалуй, что… — он спохватился. — Более или менее.

— Вы более или менее бизнесмен и более или менее верующий, — торжествующе улыбаясь, произнесла девочка, точно уличала его в чем-то. — Так кто же вы — игрок?

Он рассмеялся.

— Разве я похож на игрока?

Продолжая улыбаться, она изучала его, задержав взгляд на непослушных черных с густой проседью волосах.

— Я ведь никогда игроков не видала, только в кино.

Нимрам задумался.

— Мне кажется, мы все в какой-то степени игроки, — сказал он и тут же поморщился из-за того, что ударился в философию или еще хуже — поэзию.

— Я понимаю, — сказала девочка спокойно. — Одни выигрывают, другие проигрывают.

Он посмотрел на нее. Если она собирается продолжать разговор в таком духе, это слишком тяжело. Она так доверчива, оттого, вероятно, что они не знакомы? — попутчики, которым вновь никогда не встретиться. Он медленно сжимал и разжимал пальцы — со стороны движение могло показаться не нервным, а осуждающим; машинально насупив седеющие брови, Нимрам стал подумывать о том, чтобы вынуть работу из чемодана.

Но не успел он принять решение, как к ним наклонилась стюардесса и начала помогать девочке ставить поднос на колени. Нимрам пристроил свой поднос и взял из рук стюардессы стакан и бутылку вина. Но прежде чем он поставил стакан, самолет тряхнуло так, словно он наткнулся в небе на каменную стену, и, судорожно дернувшись, резко взмыл вверх, затем с трудом обрел равновесие.

— О боже мой, господи боже! — шептала девушка.

— А вот вы верите в бога, — сказал Нимрам и улыбнулся.

Она не ответила. Она сидела напряженно, слегка наклонившись к нему, возможно, из-за того, что пыталась удержать стакан на салфетке, промокшей от кока-колы.

Командир корабля снова заговорил, беспечно, словно эта неприятная ситуация его забавляла:

— Простите, что мы не можем обеспечить вам более спокойный полет. Но похоже, матушка-природа не на шутку разгневалась. Попробуем перехитрить ее, мы набираем высоту тридцать семь тысяч футов.

— А это не опасно? — тихо спросила девочка. Он пожал плечами.

— Не более, чем качаться в кресле-качалке, — сказал он.

Самолет задрал нос, взмыв вверх так резко, что даже Нимраму на мгновение стало как-то не по себе. Скрип и толчки были менее заметны. Нимрам глубоко вздохнул и налил себе вина.

Медленно, осторожно Энн поднесла кока-колу ко рту и, немного отпив, поставила бутылку на поднос.

— Надеюсь, в Чикаго такого не будет? — спросила она.

— Конечно, не будет, — ответил он.

Приподняв стакан, он дал понять, что пьет за ее здоровье, но она, кажется, не заметила, и он поднес стакан ко рту и выпил вино.

Трудно было сказать, сколько он спал и снилось ли ему что-либо, а если и снилось, то что именно. Девочка спала рядом, приникнув к его плечу, салон мерно жужжал, сам себя баюкая, внизу, наверное, были мили темноты, словно планета бесшумно уходила из-под них, падая в бездну. Скоро они приземлятся в аэропорту О’Хара — менее чем через два часа. Арлин будет ждать его в здании аэропорта, радостная и нетерпеливая, довольная тем, что наконец-то видит его после трех долгих дней, проведенных у родителей. И он, конечно, будет не менее рад; но сейчас, хотя встреча с каждым мигом приближалась, он чувствовал себя отрешенным. Он парил над безумным бегом времени, как одинокий звук флейты над безмолвным оркестром. Кто знает, возможно, и их самолет тоже парил, застыв точно булавочные уколы звезд над ними.