Акпер Булудлар - Его Америка

Последовав указкам, я дошел до порта и увидел вдалеке Статую Свободы, на которую суровый туман Атлантического океана словно малой кистью нанес легкий слой серости, тем самым задав ей загадочность. Покупая билет, я спросил у кассира: «Доставит ли корабль нас до острова статуи?» Он с не проницательным лицом ответил, что остров этот уже как год закрылся — ремонтируют статую. Что ж, я немножко разочаровался; но взяв свой билет, я пошел в корабль. Как и можно было ожидать, в такой дождливый день туристов было мало. Корабль тронулся и стал медленно отдаляться от берега, который со временем остался под серым покровом тумана. Безудержно моросило, и оттого, пока корабль не подошел к Статуе вплотную, я оставался в зале. Но когда мы начали уже приближаться к ней, подавив всякие неприятные ощущения от сильнейшего ветра и дождя, я вышел на палубу увидеть ее воочию. Другие туристы стали фотографироваться, и только я и одна женщина меланхолично всматривались на Статую, вспоминая свою американскую мечту. Я почувствовал себя эмигрантом конца девятнадцатого века, который после долгих, утомительных недель плавания с Европы увидел этот символ и в тот момент до самого дна своей сущности поверил в лучшую жизнь, поверил в Америку.

Вспомнился эпизод из фильма «Легенда о пианисте». Что же там, в начале фильма говорил скрипач, этот пузатый друг пианиста? Ну, примерно следующее:

«Быстрый взгляд на море — и он видит ее. И он замирает, как вкопанный, а сердце его колотится. И каждый раз, каждый проклятый раз — клянусь, — он поворачивался к нам, к судну, к каждому из нас, и кричал:

— Америка!

Парень, который видит Америку первым, есть на каждом судне. И не думайте, что это случайность или оптический обман. Это судьба. Это те люди, которые всегда имели тот самый момент отпечатанным в их жизни. Даже когда они были еще детьми, можно было заглянуть в их глаза и, если вы вглядитесь достаточно внимательно, уже тогда могли увидеть в них ее, Америку».

Да… Америка.

Кстати, статуя сама не такая высокая. Видел я «Родина-мать зовёт!» на Мамаевом кургане. Вот это здоровенный, высокий памятник. А эта статуя с фотографий кажется такой высокой, потому что стоит на высоком каркасе.

Что ж, Статуя Свободы поэтична, и, чтоб увидеть её, стоило выигрывать стипендию и тащиться сюда из далекой Азии. Эту Америку я никогда не забуду.

Корабль причалил обратно к берегу в половину пятого, и я подумал, что как раз есть время сделать то, что хочется — пройтись по Манхеттену пешком от порта до Таймс Сквер. Дождь и в этой затее преследовал меня по пятам.

В Манхеттене несложно ориентироваться. Полуостров словно сграблен прямыми широтными и долготными улицами. С востока на запад расположены больше 170 нумерованных улиц, с юга же на север тянутся 12 авеню. Правда, это не относится к нижнему Манхеттену, по той причине, что к тому времени, когда мэрия города решила привести в порядок все ново- и ново-добавляющиеся с севера улицы, улицы южной части имели уже установившиеся названия, — заселение Нью-Йорка началось отсюда. И я, все время идущий на север, за час с лишним пересек нижний Манхеттен и сорок две улицы до Таймс Сквера и к шестому часу стоял у телефонной будки, где мы с Аязом договорились встретиться.

Аяз парень хороший, с шекинским акцентом, — что я сразу засек. Ему двадцать шесть, он из Шеки, в Азербайджане учился информационным технологиям в Университете Хазар. Окончил там бакалавриат и поступил на магистратуру в Америку, в какой-то университет в Висконсине. Все за свой счет. Выучился, нашел в Нью-Йорке работу по своей специальности — networks security, кажется, — и остался здесь. Говорит, что жил и в Бруклине, и Манхеттене, и в Бронксе, но все эти шумные клочки большого Нью-Йорка ему не понравились, и в поисках покоя и тишины он перебрался сюда, в маленький городок в Нью-Джерси. Что ж, машина у него есть, и потому большие расстояния ему нипочём.

Домой мы доехали в половину седьмого. Аяз осведомился, голоден ли я, на что я не таясь ответил утвердительно.

— Как давно ты не ел из нашей кухни? — спросил он.

— С самого приезда сюда, с августа.

— Тогда поедем в турецкий город неподалёку. Там больше девяноста процентов населения тюрки, и рестораны все турецкие, и товары в магазинах с Турции. Маленькая Турция, в общем.

В Америке полно таких разных маленьких национальных городков.

По дороге мы говорили о нашем роке, про группы Midnight и Ozan да о том и сём. И еще я узнал, что Аяз уже четыре года не был в Азербайджане и в скором времени туда не собирается. Я спросил про причину, но, так как мы уже доехали до пункта назначения, беседа наша оборвалась. Мы зашли в магазин, чтоб он купил себе сигареты, и на витрине я завидел pişmaniye в зеленом пакете, прямо как в Баку. Сразу купил. Давно я не вспоминал про Баку.

Итак, мы вышли из магазина и направились в ресторан напротив. По бородам, напористым тембрам говоров на турецком и религиозным кольцам на пальцах понятно было, что посетители все тюрки. Мы заказали лахмацун и чечевичный суп. После того, как официантка в хиджабе, взяв наш заказ, ушла, наш разговор возобновился.

— А почему ты не едешь на Родину и, вообще, предпочёл жить и работать здесь, а не в Азербайджане? — спросил я.

— А зачем туда ехать? Единственное, что может тянуть туда, — это родители. А они приезжают сюда каждое лето. Меня многие друзья по университету с Азербайджана приглашают в Баку на работу. Говорят, что зарплата будет высокая — пара тысяч манатов, что я заживу как король. Но я отказываюсь. Ты сам знаешь, наверное, как притесняют у нас там, как вышестоящие тянут за ноги в панике, что ты разовьёшься и станешь лучше их в профессиональном смысле и затем займешь их места. Это, наверное, так не только в IT сфере. Люди у нас не любят прогрессировать и прогрессирующих не любят.

— Ты прав, — поддакивал я.

— А здесь совсем не так. Вот, например, в прошлый раз во время коллективного обсуждения одного проекта я нашёл и огласил ошибку своего супервайзера. Он стоит выше меня, и выше нас обоих стоит менеджер проекта, который был на том обсуждении и всё слышал. Супервайзер искренне поблагодарил меня, похвалил и даже спросил, как можно ошибку ту исправить. Случись мне найти ошибку вышестоящего или же коллеги азербайджанца перед его шефом, поступит ли он так же? Нет.

Аяз так завлекся рассуждениями, что не откусил ни кусочка от своего лахмацуна. Видимо, я своим вопросом наступил на больное место.

— А ещё, — продолжал он, — говорят, что климат и природа у нас в Азербайджане уникальные, что такого места с чистым воздухом и благодатной землей не сыщешь нигде, что там есть девять из одиннадцати климатических зон. Все это, конечно, интересно. Но природа Америки ничем не уступает. На территорию этой страны поместятся пятьдесят, а то и сто стран типа Азербайджана; и потому здесь есть и горы, и озёра, и реки, и леса живописные и целых два океана на двух берегах материка. Летом, когда в Нью-Йорке бывает нестерпимо жарко, мы с друзьями на уикенд едем в Мэйн. Зимой мы едем, например, в Нью-Орлеан. То есть я хочу сказать, что природа здесь не хуже, чем в Азербайджане. Ещё кое-что. В Азербайджане мало развлечений для молодёжи. Вот поеду я туда, пару дней останусь в Баку, потом переберусь в Шеки — и всё время будет скукотище мертвое. А здесь мне жить интересней. Здесь развлечений больше: мы с друзьями ходим на баскетбольные игры, болеем за Нью-Йорк, прыгаем с парашютом, едем на природу, бываем на концертах, на шоу комедиантов, на разных интересных выставках, на рыбалку, в барах, путешествуем, в конце концов. Азербайджан такой красивой и интересной жизни не представляет.