Кэмрин Гарретт - ВИЧ-положительная

— Такими же как я .

— Ну да. — Он бросает на меня взгляд. — Ты ничем не отличаешься от других, радость моя, и ты это знаешь. Просто есть вещи, которые не могут понять Лидия и Клавдия, которые не можем понять мы с отцом. Ну, ты знаешь, что я имею в виду.

— Я почти об этом не думаю, — возражаю я и даже почти не вру. — К тому же никто там не общается. Все сидят и дают односложные ответы, пока сессия не закончится.

Папа издает гортанный звук и заезжает на парковку. Больница находится близко от дома, отцу легко добираться сюда по утрам. По крайней мере, я могу не беспокоиться, что здесь окажется кто-нибудь из моей прошлой школы: это слишком далеко и неудобно. Пока я там жила и училась, к врачу мне все равно приходилось ездить, но зато группу взаимопомощи можно было пропускать.

Никогда не думала, что здесь можно встретить кого-нибудь из моей новой школы, но, пожалуй, вариант реальный. Это бы объяснило, как кто-то узнал, что у меня ВИЧ. Эх, как бы я хотела, чтобы мне не нужно было об этом думать. Между работой отца, волонтерством папы и моей группой больница Святой Марии стала нам вторым домом. И криповому сталкеру нехрен здесь делать.

— Кто-то сегодня не в духе. — Папа бросает на меня взгляд. — Ты уверена, что не хочешь со мной поговорить?

— Уверена, — бурчу я. Но глаз не поднимаю. Вместо этого я смотрю на его рубашку. В ответ с рубашки на меня смотрит Принс во всем своем пурпурном великолепии. — Просто я ненавижу сюда ходить.

— Ох, Мони. — Он кладет руку мне на плечо. — Ну, все не так плохо.

Вообще-то все так плохо. Встречи группы взаимопомощи проводятся каждую среду в одной из переговорок в задней части здания. Наверное, здесь врачи обсуждают то, что нельзя открыто сказать в приемной. Хоть мы и далеко от основных помещений больницы, сюда все равно просачивается запах антисептика. В комнате нас примерно десять человек. Мы сидим на расставленных в круг пластиковых стульях.

Встречи ведет Джули, недавняя выпускница колледжа. Сейчас она подкатывает к нам в кресле на колесиках. У нее нет ВИЧ, так что все, что она говорит, раздражает еще больше. Потому что она не тру, ей нас не понять. Но сегодня она принесла пончики — значит, есть шанс, что я смогу ее выдержать.

— Привет, ребята, — говорит она, передавая коробку сидящему рядом парню. — Как дела?

Все отвечают одновременно, но звучит это как вялое бормотание. Я знаю, что Джули старается (почти уверена, что она купила эти шоколадные пончики на свои деньги), но душу я тут еще ни разу не изливала и сегодня этого делать не собираюсь.

Джули хлопает в ладоши:

— Отлично! Ребята, сегодня у нас в гостях моя добрая подруга.

Она показывает на сидящую рядом с ней девушку. Чернокожую, с приветливым лицом, с которого будто не сходит улыбка, и опрятными короткими кудряшками. Кого-то она мне напоминает, хотя не исключено, что я ее с кем-то путаю.

— Если вы давно ходите в группу, то, может быть, помните Алишу, — говорит Джули, похлопывая гостью по руке. — Она сюда ходила, пока не стала слишком старой.

Ребята рядом со мной вяло смеются, и я тоже. Кажется, Алише исполнилось восемнадцать, когда мне было тринадцать или четырнадцать, но я и подумать не могла, что она когда-нибудь придет сюда еще раз. Я была уверена, что после выпуска все занимаются чем-то крутым, а не продолжают ходить на встречи группы.

— Привет, — машет нам Алиша. Теперь я смотрю на нее с интересом: она и правда выглядит старше. Мешки под глазами, новые морщинки. И все же она выглядит радостной. — Просто не верится, столько знакомых лиц… и столько новых!

Она говорит о Джеке и Бри. Их я здесь вижу чаще всего; наверное, их, как и меня, заставляют ходить сюда каждую неделю. С Джеком трудно оставаться негативной, у него такие жемчужно-белые зубы и ямочки на щеках, когда он улыбается, что я стараюсь на него не смотреть. Другое дело Бри, она все время сидит, скрючившись в три погибели. Думаю, у нее специально такая длинная челка — она за нею прячется. Я знаю о них какие-то случайные факты: Бри занимается танцами, а Джек, как старикан, играет в гольф, — но мы не дружим.

— Давайте я немного расскажу вам о себе, — говорит Алиша, убирая за ухо кудряшку. — Э-э, мне двадцать два года. У меня есть муж. В прошлом году у нас родился сын, и он самый очаровательный малыш на свете. А еще я сейчас учусь на магистра педагогических наук.

Раздаются редкие аплодисменты, но я хлопаю так громко, что у меня горят руки. Может, прозвучит ужасно, но от ребят в этой группе я ничего не жду. Когда они перестают сюда ходить, я их больше не вижу и не знаю, что с ними: живы они, мертвы или еще что. Но вот Алиша жива. И, что еще интереснее, у нее есть муж… и ребенок.

Вообще, конечно, мои родители не говорили, что у меня этого никогда не будет. Я сама так решила. Интересно, могу ли я спросить Алишу, каково это, когда кто-то хочет быть с тобой так сильно, что им наплевать на вирус. Наверно, это будет крипово. Но меня так и подмывает спросить.

Не думаю, что кто-то захочет со мной встречаться, когда узнает мой статус. Наверное, было бы легче встречаться с кем-нибудь, кто тоже ВИЧ-инфицирован, но если и искать кого-то, то уж точно не здесь.

Единственный реально симпатичный парень в группе — это Ральф. Но я уже с ним сходила на одно свидание и выяснила, что он меня нереально бесит. Он объяснял мне всё — как работает Wi-Fi, как работает реклама, как работает библиотека, — как будто я с луны свалилась и не слышала про гугл. И ладно бы только это, так еще и поцелуй был такой слюнявый, будто меня облизала собака. Сегодня он сидит напротив Алиши, мрачно сложив руки на груди. Он что, думает, он тут в жюри — оценивает ее выступление? Фу, терпеть его не могу.

— Я попросила Алишу к нам прийти, чтобы показать, какой яркой может быть ваша жизнь, — наклоняясь вперед, вещает Джули своим убедительным тоном. — Я знаю, что говорю это вам каждую неделю, но ВИЧ — не смертный приговор. Просто нужно…

— Принимать лекарства, — почти в унисон произносим мы.

— Не хочу звучать как заезженная пластинка, — говорит Алиша со смехом в голосе, — но это и правда очень важно. Я даже почти об этом не думаю. Просто принимаю их каждый день в одно и то же время, как и любые другие таблетки, вот и все.

Любые другие . На ум приходят только противозачаточные Лидии.

— У меня был друг, мы познакомились в группе взаимопомощи, — продолжает она, чуть меняясь в лице. — Нам стукнуло восемнадцать, и он решил, что больше не будет принимать лекарства. Сказал, что хорошо себя чувствует и без них.

В комнате стоит тишина. Мы все знаем, что будет дальше.

— Он заболел пневмонией и не мог дышать без трубки во рту. — Она смотрит в пол перед собой. — После того как он перестал получать достаточно кислорода, у него что-то случилось с глазами. Его окружали любимые люди, но он этого уже не видел. Через восемь месяцев он умер.