Кэмрин Гарретт - ВИЧ-положительная

— Ну, — с блокнотом и ручкой наготове произносит директриса, — Симона, почему бы тебе не рассказать все с самого начала?

Я глубоко вздыхаю.

Вернувшись домой, я могу думать лишь об одном — что моя комната нисколько не изменилась с тех пор, как я начала общаться с Майлзом. Уже, наверное, прошло два месяца, а я так ни разу и не убиралась. Если бы не все случившееся за последнее время, папа бы уже давно сюда приперся и устроил мне нагоняй.

Честно говоря, очень странно, что меня не наказали. Как правило, за подобную выходку (а скрыть от родителей записки с угрозами — это вам не в секс-шоп сгонять) неминуемо ждет наказание. Как только мы вышли из школы и сели в машину, я расплакалась. Думаю, это повлияло. Это и еще то, что вся семья по-прежнему в сборе.

Дейв, кажется, снова разговаривает с отцом, а бабуля жарит плантаны с тетей Камилой. Даже со второго этажа мне слышно, как они весело хихикают. Мне будет их так не хватать, когда они уедут. Но я все равно не могу заставить себя к ним спуститься. Сразу испорчу уютную атмосферу, потому что все притихнут, не зная, как себя со мной вести.

Кажется, лучший вариант — просто не выходить из комнаты.

Я просматриваю переписку в групповом чате с подругами. Они предложили зайти ко мне после уроков, но тогда им придется пропустить занятия в кружках, а это нечестно.

Отправляю сообщение: «Вы все еще идете на представление в пятницу?»

Клавдия тут же отвечает: «Вопрос — идешь ли ТЫ?»

Я постукиваю пальцами по экрану телефона. Если я совру, она сразу поймет. Поэтому я и избегала их видеочатов в гугле. Я отключила уведомления на всех приложениях, в основном потому, что Майлз все время слал мне свои дурацкие извинения. Не хочу о нем думать. И все равно — сижу и думаю.

Не знаю, как это делается. Если я просто буду его игнорировать, считается, что мы расстались? Или придется все же с ним поговорить? Может, я просто переведусь в другую школу и мне не придется со всем этим разбираться?

Я вздыхаю, уткнувшись в подушку. Расстаться — звучит так окончательно и бесповоротно. Конечно, будут и другие, но такого, как Майлз, не будет никогда. Дейв мне рассказывал о подругах, с которыми встречался, но он говорил про них так, как взрослые вспоминают о своих девушках в старших классах: зная, что с ними они просто убивали время.

Я не хочу, чтобы Майлз стал одним из… Не хочу забывать его улыбку, или то, как он спамит мне эсэмэсками про мюзиклы, или его дурацкую любовь к лакроссу. Я буду скучать по тому, с каким серьезным лицом он смотрит фильмы, и по тому, как он говорит. Но каждый раз, когда я про него думаю, в сердце колет. Он так спокойно отреагировал, когда я рассказала ему о своем статусе. Как будто и ничего особенного. А вот едва вмешались родители, его словно подменили. Как будто он даже не мог говорить. А может, просто не хотел. Может, в итоге он решил, что я того не стою.

— У тебя все нормально?

Я замираю и оборачиваюсь. У двери стоит папа. С отцом — странно. Должно быть, он договорился, чтобы его подменили на работе, а для этого ему пришлось пустить в ход связи.

— Угу. — Я указываю на мобильник. — Вот, смешное видео смотрела.

— Значит, — говорит папа, делая шаг внутрь, — Джесс Харрис.

— Ага. — Я ковыряю ногти. — Он самый.

— Он тебе написал письмо с извинениями. — Папа протягивает конверт. — Директор Декер посоветовала.

— Подожди, то есть она с ним поговорила? — спрашиваю я. — Как он вообще узнал? Наврал про больницу?

— Ну, — говорит отец, — об этом он тоже написал.

— А. — Я моргаю, уставившись на покрывало. — О… вау.

Не знаю, чего я ожидала, но точно не этого.

— По-моему, не стоит пытаться объяснить это все логически. — Папа садится ко мне на кровать. — Похоже, у него большие проблемы.

Джессу нравится Майлз. Может, не будь он таким чудовищем, я бы ему посочувствовала. Наверное, я могла бы сказать Майлзу, но так я себе только хуже сделаю. Как минимум это очень странно. А еще… не знаю. Личное, что ли. Все же нельзя такое рассказывать.

— Угу. — Я провожу указательным пальцем по покрывалу. — Похоже на то.

— Это правда. — Отец устраивается рядом с папой. — Эмоционально здоровые люди так не поступают.

Родители, как обычно, со своим научным, уравновешенным прагматизмом. Не помню, что они мне говорили про Сару, — по-моему, отец сказал, что она мне завидовала, но этим сделал только хуже. Я только и думала, что ничего бы не было, если б я держала язык за зубами.

В этой же ситуации я не знаю, что могла сделать по-другому. Пожалуй, лучше всего было бы пойти к директору после первой же записки и все рассказать. Ну и еще я бы не стала обзывать своих лучших подруг вероломными предательницами.

— Ты не переживай, хотя я знаю, что это непросто, — говорит папа, пододвигая письмо ближе ко мне. — Его отстранили от школы до конца учебного года, ну а потом директриса посмотрит, брать его дальше или нет.

— Вот и хорошо. — Я не свожу глаз с конверта. На следующий год в январе я уже буду знать, куда поступила. — Эм-м… будет слишком странно, если в универе я захочу изучать театральное искусство?

Просто не верится, что я это спросила. Причем именно сейчас.

— Ну конечно нет! — с удивлением в голосе говорит папа. — Почему это должно быть странно?

— Я просто… — Я сама не знаю, как объяснить. И правда, почему ? — Потому что тогда я встану на путь, где нет явного старта, а у вас обоих такие хорошие работы, и в Сан-Франциско все так дорого… Да и в Нью-Йорке тоже…

— Родная, — произносит отец. И замолкает. Я перевожу на него взгляд. Кажется, в глазах у него стоят слезы. Блин, ненавижу, когда они при мне плачут. — Знаешь, я ведь не сразу собирался стать врачом.

— Правда? — Я прикусываю губу. — Я думала, ты решил стать доктором, когда тетя Камила чуть не забеременела. Она мне так рассказывала.

— Что? — Он хмурит брови. — Нет. Я… В общем, я собирался быть подрядчиком. Твой дедушка хотел, чтобы я работал с ним. И я с самого детства знал, что должен пойти по стопам отца. Но, когда я начал работать, я кое-что заметил. Дела не всегда шли хорошо. Мы много занимали, только чтобы остаться на плаву.

— Ну да. Правильно, — говорю я. — Ничто не может все время идти хорошо.

— Вот именно! — Он берет меня за руку. — В тот момент я и понял, что могу провалиться в том, чем мне даже не нравится заниматься. Куда лучше потерпеть неудачу в любимом деле, чем в ненавистном.

Это до того логично, что у меня наворачиваются слезы. Я смотрю на свои колени. Неужели все так просто? Кажется, большинство взрослых ходят на ненавистную работу и от этого несчастны. Проводят всю свою жизнь в мечтах о чем-то другом. Но почему не может быть иначе? Вот доктор Хан, например, не выглядит несчастной. И мистер Палумбо, и тетя Джеки.