Дмитрий Быков - Князь Тавиани

— Барсов мы стреляли, — подсказал Игорь.

— И барсов, да! Там были двое, барс и барсетка, так он сумел воткнуть и там два раза повернуть! Барс в шоке, барсетка в обмороке. Он героический воин, настоящий аристократ, я проверил всю его родословную, и вы не смеете… вы никакого права… вы забываетесь, милостисдарь! — Катька стукнула кулачком по столу. — Моя дочь Полина, то есть моя дочь Софико никогда не полюбила бы авантюриста! Мы, генералы Касаткины, триста лет служим престолу и насквозь видим всех, и всякий старый немец не будет нам тут, русским генералам… Простите, Карл Иваныч, — сказала она, отдышавшись. — Но вы действительно уж что-то это самое, переходите за грань.

— Кхарашо, — сказал Игорь и понурился. — Отшень кхарашо. Пусть же будет все, что будет. Прошу вас простить меня, генерал Касаткин.

— Да что же… да ничего… — забормотала Катька. — Вы тоже простите, погорячился, но вы сами понимаете, со всей этой помолвкой сейчас весь дом как с ума посходил…

— И Карл Иваныч, — продолжил Игорь, — является в четверг на последнее занятие. Ейн сюрприз! — восклицает он. Мы едем сегодня на наш последний урок к моему другу Альберту Федоровичу, он живет тут недалеко под Мтацминдой, он есть феликий музыкант. Не то што я, я обытшный музыкант. А он есть великий, и я хочу, тштобы он вас послушал и дал советы, как вам дальше укреплять ваш недюшинный талант.

— И ее вот так с ним отпускают? — ахнула Катька.

— Почему нет? Естественная вещь, старый немец, чудаковатый, всегда парик носит. Видишь парик? — он ткнул пальцем в картинку. — Ему лет семьдесят уже. И он раньше тоже возил ее на концерты, в оперу. Когда в Тифлис приезжали Патио, Бозио, Блерио — ну помнишь, летчик, он еще немного пел, — так он ее возил, конечно, и смотрел за ней, как бонна…

— Переменял панталоны ей…

— Все ей переменял, трогал всяко.

Они уставились друг на друга с прежней радостью, словно и не было никаких восьми лет, — но они были и очень чувствовались, и это была уже не игра, а игра в игру.

— Они едут в сторону Мтацминды. Но тут Софико начинает замечать, что вот уж пошли окраинные улочки, и вот уже они миновали телебашню, которой не было, конечно, но она уже угадывалась, и понятно было, что едут они вовсе не в центр города и не к великому музыканту. Она ощущает смутное беспокойство. Карл Иваныч сидит напротив, глядит в окно, он неподвижен, голова оперта на скрещенные руки, а те, в свою очередь, на серебряный набалдашник трости.

— Боже мой! Что же он будет делать этой тростью!

— Ничего, это отвлекающая деталь.

— Куда же мы едем, Карл Иванович? — прошептала Катька с грузинским акцентом. — Куда вы везете меня? Помните, если вы решили меня похитить или учинить мне какое-то иное зло, мой жених, князь Тавиани… сделает с вами такое…

— Молчи, девочка, — спокойно ответил Игорь с тем же грузинским акцентом. — Пожалуйста, молчи.

— Ах, почему это я должна молчать, интересно! — пискнула Катька.

— Молчи, женщина, — сказал Игорь веско. — Потому что это я — князь Тавиани.

Признаться, этого она не ждала. Он не разучился ее удивлять.

— Какого же это хрена вы князь Тавиани? — спросила она и подбоченилась.

— Слушай мою команду, в смысле мою историю, — сказал Игорь, не поднимая глаз и размешивая соль в хаше. — Когда-то давным-давно молодой и глупый князь Тавиани познакомился в Петербурге не с теми людьми и вошел в опасный кружок. Они были молодые фурьеристы, ничего серьезного. Князь Тавиани перед ними форсил, поил грузинским вином и клялся, что его поддержит вся Мингрелия, что у него там в любом кабаке, то есть духане, все свои, и Кавказ поднимется и отделится, и все вместе мы опрокинем ненавистное самодержавие! И вообще — бахахи цхалши хихинебс! — он вскинул кулак. — Конечно, он врал. Он совсем не знал родную Грузию. И все эти люди не верили ему. Но среди них был осведомитель! — он многозначительно поднял брови. — Очень возможно, это был тот самый русский писатель, который всю жизнь писал про подпольных типов. Между прочим, большая сволочь.

— Он не был осведомитель! — вступилась Катька. — Он был прекрасный человек! Ты знаешь, что за ним был надзор до конца дней? Он знал, что его письма вскрываются, и нарочно писал жене подробно про то, как любит ее всю и в особенности один предмет, и как он хотел бы вдумчиво целовать именно этот предмет.

— Он был злобная скотина, но неважно, — отмахнулся Игорь. — Надо было раскрыть заговор, хотя его не было, и заговор раскрыли, и князь Тавиани должен был вместе со всеми получить приговор — расстрел, замененный ссылкой, — но его предупредили. Он успел скрыться из Петербурга. Это у русских нет никакой национальной солидарности, а ему намекнул кто-то из своих, и он успел уехать в Берлин. Там он много лет скитался под чужим именем, напуганный на всю жизнь, выучился музыке — ведь все грузины очень музыкальны! Но проклятая ностальгия томила и мучила его, как будто он знал, что в Тифлисе ему еще суждено найти настоящую страсть, и он, смертельно боясь разоблачения, проник в родную Грузию под чужим именем. Его никто не узнавал, вдобавок он носил парик; никто не помнил князя Тавиани и не заподозрил бы, что этот седой, робкий старик и есть когдатошний пылкий юноша, мечтавший об отделении Кавказа и умеренном раскрепощении отдельных угнетенных. Карл Иваныч с наслаждением впивал боржом и киндзмараули, обучал прелестную девочку игре на рояли, тихо радовался ея успехам — но тут в дом повадился ужасный ястреб, подлый авантюрист, выдающий себя за князя Тавиани! Ведь тот Тавиани давно пропал без вести, а этот был наглый пятидесятилетний самозванец, присвоивший чужое имя и биографию! Где было генералу Касаткину проверить его родословную? Он ничего не понимал в грузинских князьях, а Мэри была рада-радешенька, что блестящий аристократ заинтересовался ее дочкой. Кстати, этот фальшивый Тавиани был карточный шулер и сорил деньгами. Карл Иваныч панически боялся открыться, он уверен, что над ним по-прежнему висит чахотка и Сибирь, что дело его не закрыто и петрашевцы по-прежнему вне закона, а Достоевский пишет проправительственные романы по заданию Третьего отделения, иначе его тут же сошлют обратно в Омск! Представь, какой это ужас: знать, что назвавшийся твоим именем самозванец будет сейчас соблазнять прелестное существо, получит все приданое, бежит — и ты, ты будешь опозорен! Нет, с этим князь Тавиани мириться не мог. Он отчаялся отложить свадьбу и задумал похитить невесту, поскольку другого способа отменить помолвку у него нет. Теперь он везет ее в старую усадьбу, которую ему когда-то подарил отец; разумеется, там теперь запустение, но, может быть, его помнит хоть кто-то…

— И Софико смотрит на него вот такими вот глазами, — подхватила Катька. — Она понимает, что такое настоящий старый аристократ. В ее душе просыпается любовь к настоящему Тавиани, она целует его морщины, стаскивает парик, под которым круглая, потная мингрельская лысина…