Андрей Ткачев - «Возвращение в Рай» и другие рассказы

«Помилуйте, — вскричит стесненный человек, — но это бесчеловечно!» — «Зато экономически оправдано, выгодно и, значит, неизбежно», — ответят ему. Миром, дескать, правит экономика, а у нее нет ни чувства сострадания, ни прочих сантиментов.

Все это ужасно и привычно, но не утрачивает ужасности из-за привычности.

Я согласен показаться похожим на Дон Кихота Ламанческого, согласен и на неизбежные в этом случае насмешки, но все же скажу то, что думаю.

Без нравственности и религиозности экономика не имеет права на существование. У человека, пользующегося экономикой как инструментом, должна быть высокая цель и положительный нравственный идеал. Иначе выстроенные им системы будут безжалостно пережевывать живых людей, не делая исключений для самих изобретателей системы. Как там говорил драгоценный Лебедев: «Не верю я, гнусный Лебедев, телегам, подвозящим хлеб человечеству! Ибо телеги, подвозящие хлеб всему человечеству, без нравственного основания поступку, могут прехладнокровно исключить из наслаждения подвозимым значительную часть человечества, что уже и было…»

Это было сказано по поводу промышленного шума в человечестве, в котором одни видели залог будущего счастья, а другие — залог будущего людоедства (см.: роман «Идиот», часть третья, глава четвертая).

Мечту о создании земного рая на основе эгоизма и экономических законов разрушила сама история. Но веру во всемогущество денег еще предстоит разрушить. И еще смелее и активнее следует восстать против выдавливания морали из области денежных отношений, ибо экономика — это не просто сфера действия морали. Это — сфера проверки морали на предмет ее наличия или отсутствия.

Капитализм, как известно, родился и развился в протестантской среде. Католику с его упованием на благодать и ожиданием Царства Небесного, равно как и православному человеку, прибыль не нужна. Сытость желанна, покой нужен, здоровье не помешает. Но прибыль — не нужна. Капитализм — это огромное количество энергии, накопленной для Небес, но растраченной протестантизмом ради земных целей.

Отнюдь не желаю ругать швейцарских часовщиков и английских мануфактурщиков. Хочу лишь сказать, что из-за спины экономического преуспеяния выглядывает религиозное мировоззрение. Оно же выглядывает и из-за спины экономической отсталости. Надеюсь, понятно, что в первом и во втором случае это будут разные мировоззрения, хотя оба — религиозные.

Тот протестантизм, из чрева которого выползли капиталистические отношения, был явлением горячим и молитвенным. Отцы новых экономических систем молились Боту, не расставались с Библией и были неприхотливы в быту. Нынче все это — вчерашний день. Сегодняшний капитализм сделал возможным выпуск таблеток, которые никого не лечат и даже не создавались с целью кого-то лечить. Они произведены, чтобы впихнуть их в потребителя при помощи рекламы и прочих манипуляций с сознанием и получить прибыль. Все! И так — во всех сферах хозяйствования. Это и есть то, о чем говорил Лебедев: превращение благодетелей человечества в людоедов и приближение четвертого коня, бледного (см.: Откр. 6, 6–8).

Православие никогда не раскроет уст, чтобы проповедовать труд ради прибыли. По крайней мере, только ради прибыли. В этом смысле мы всегда будем отставать, проигрывать в экономических состязаниях и соревнованиях. Но Православию есть, что сказать человеку о труде, о законном заработке, о хлебе насущном.

Например, можно сказать о том, что в труде есть наслаждение. Есть у столяра удовольствие, которое не известно Ангелам. А именно — ощущать теплоту выструганной тобою доски и видеть, как в твоих руках разрозненные куски дерева превращаются в табурет, в стол, в детскую игрушку. Мастер и ремесленник отличаются друг от друга степенью любви к своему делу.

Православие — вера восточная. А Восток — дело тонкое, и там всегда было полно людей, которым деньги нужны не для того, чтобы их было больше, а лишь для того, чтобы в доме не закончились мука и масло. Если западная душа суетится и мечется, если ей всего мира мало, то Восток доволен тем, что есть. Он благодарен, и ему хватит.

Самое красивое место на земле — это православный монастырь. Там трудятся, но не ради прибыли, а ради общего блага и для того, чтобы не быть праздным. Чувствуете разницу? Один трудится, чтобы тратить на удовольствия. Другой трудится потому, что ни о чем, кроме прибавочной стоимости, думать не умеет. Монах трудится, чтобы смирить себя, чтобы хлеб даром не есть, чтобы быть для других полезным, наконец, чтобы иметь возможность нуждающемуся брату помочь. И сама природа платит монахам благодарностью. Вода в монастырских колодцах вкуснее, чем в колодцах соседних сел. Цветы в монастырях цветут краше и пахнут лучше, чем в любом саду. И яблоки монастырские вкуснее, чем у Мичурина, а хлеб душистее, чем на столе у царя Соломона.

Трудиться, чтобы есть. Трудиться, чтобы разбогатеть. Разбогатеть, чтобы не трудиться. Разбогатеть во что бы то ни стало. Украсть украденное, ограбить грабителя, украсть у того, кто украл украденное. Полный кошмар и глубина безумия.

Я сегодня ел, и дети мои сыты. Солнце так роскошно садится и гаснет в море. Сколько мне лет? Впрочем, какая разница? Разве не вечность впереди?

Господи, как много беды пришло в мир вместе с экономической грамотностью.

Есть часы из разряда «последний писк», в которых видна часть механизма. Вообще механизм (например, автомобиля) всегда закрывали, в противном же случае было некрасиво и отталкивающе. Но в этих часах последней моды открыто ровно столько пружинок и колесиков и показаны они именно так, что эстетическое чувство не оскорблено. Наоборот, есть ощущение особого шарма. Все это очень похоже на демократию, точнее на посвященность в тайны управления процессами, доступ к которым якобы открыт народу.

Народ верит, что он способен собой управлять и сам собой командовать посредством демократических процедур. Над Мюнхгаузеном, который тащит себя из болота за волосы, народ справедливо смеется, как над выдумкой, и даже способен языком физики объяснить невозможность такого трюка. Но вот в способность собою управлять он все-таки верит, и языка, на котором можно было бы его в этом разубедить пока нет.

Подарили людям некий механизм демократических процедур, и люди уверовали, что они теперь полные хозяева жизни, а урна с бюллетенями — это аналог некой волшебной кнопки. То есть подарили человеку часы, в которых механизм частично виден, а человек взял и уверовал, что он отныне — часовщик и специалист по части пружин и колесиков. Хотя еще древние говорили: увидишь человека с топором, не думай, что это плотник.