Алексей Баев - Грехи и погрешности

Спасатели, что вполне естественно, сразу же передали бедолаг в зоопарк. Там отважных мужиков, что тоже вполне естественно, сердечно поблагодарили, а вот нежданным гостям не просто удивились или обрадовались – не то слово! Проштудировав все известные справочники и классификаторы на всех известных же науке языках, не побрезговав от отчаяния ни википедией, ни би-би-сишным научпопом, признались в недостаточной собственной эрудиции – беспомощно развели руками. Ну, нет таких нигде! Нет, понимаете?! Новый вид. И вполне себе оригинальный. Очень похожий на шимпанзе, но всё ж иной. И ростом повыше – пусть не слишком сильно, и статью – структурой скелета – ближе, нежели все прочие, к нам, к человекам (почти) разумным. И шерсть не такая густая, да и цвета иного – пепельно-серебристая. В общем, уже не «Pan troglodytes» (шимпанзе обыкновенный), но ещё и не «Homo Sapiens» (на русский переводить?). Этакий легендарный «Homo troglodytes». Потерянное звено эволюции… Отчего бы, впрочем, и нет? Сколько в мире огромном чудес и загадок?!

Для зоопарков подобные обитатели бесценны, ясное дело. «Потерянные звенья эволюции» – они, как правило, не для всеобщего обозрения. Бананами сквозь прутки можно и обыкновенных макак кормить. Точнее, макак – гораздо забавней. Эти, в отличие от наших «иммигрантов», свысока на неразумных человеческих детёнышей не зрят и радуются подачкам вполне искренне.

Короче, так и попала странная троица в Гуманиториум к известному на весь бионаучный мир профессору Казаринову. Более того, получила в распоряжение «апартаменты» вполне приличного уровня. All inclusive. Две комнаты, оборудованные датчиками тепла и влажности, циновками для отдыха, отхожим местом и даже бассейном, умело сооружённом в виде крохотного озерца с небольшим же водопадиком на электроприводе. Плюс – трёхразовое питание, обогащённое необходимыми минералами и витаминами. Позже, когда проведённые тесты показали замечательные результаты интеллектуального развития новых постояльцев, в «апартаментах» появился и телевизор с набором музыкально-развлекательных программ. И кровать с пружинным матрацем – пусть без постельного белья – для Патча, так старшего самца назвали. Младшие – самка Дора и мускулистый Джумбо – жёсткие циновки менять на по-человечески полноценные спальные места решительно отказались. Кстати, упомянутый Патч проявил склонность не только к комфорту, но и к прикладному творчеству. К рисованию. Получил школьный альбом и набор восковых цветных мелков.

Лаборанты меж собой шутили, что такими темпами серые через год-другой вполне себе заговорят. И столовыми приборами пользоваться начнут. Вновь прославят теорию замечательного Дарвина, ныне небезуспешно подменяемую домыслами о внеземном происхождении человеческих цивилизаций.

Шутки шутками, а Казаринов радостно потирал руки. Пусть Дора и Джумбо целыми днями торчат в бассейне или валяются на циновках перед телевизором, отвлекаясь только на кормёжку и плотские утехи, Патч продолжает удивлять. Мало того что в койке спит, «калякалы-малякалы» в его альбомчике через несколько месяцев сменились вполне достойным «примитивизмом» – на рисунках примата можно было разобрать нечто, напоминающее геометрические фигуры, ещё чуть позже появились вполне узнаваемые очертания гор и деревьев (видать, из воспоминаний). А на прошлой неделе Евгений Иванович показал Варламовой настоящий портрет. Пусть был тот уровня воспитанника старшей группы детского сада, но на неидеального овала лице изображённого Патчем субъекта отчётливо сверкали жёлтые дуги очков. Никаких сомнений.

– Это ты, Ниночка! – восторгался Казаринов. – Твоя, твоя оправа! В круглых у нас никто больше не ходит. И не возражай.

– Возможно, – пожала тогда плечами Варламова.

Но в душе твёрдо осознала: Евгений Иванович прав. Её портрет. Её. Нины Варламовой. Ай-да Патч!

Вообще, Варламовой было безумно интересно проводить время с этими странными созданиями, гораздо меньше похожими на других обитателей лаборатории – горилл, орангутанов и шимпанзе, – нежели на её сотрудников.

К слову, те самые сотрудники Гуманиториума выполняли исключительно свои обязанности: вели наблюдения, проводили тесты, следили за здоровьем своих питомцев, за их рационом. Писали диссертации. В общем, все делали научную карьеру, втайне (а порой и без стеснения, вслух) мечтая когда-нибудь занять место Казаринова. Точнее, два места – на университетской кафедре и здесь, в исследовательском комплексе. Что ж, людей можно понять. В конце концов, нет предела совершенству, не так ли?

Одна лишь Варламова ни на что особо не претендовала. Значась в дипломе о первом высшем «преподавателем истории и обществоведения», она в начале девяностых, когда с оплачиваемой работой был серьёзный напряг, устроилась в БиоНИК. В хозяйственную службу. Как раз в то самое подразделение, что обеспечивало всем необходимым в том числе и Гуманиториум Казаринова. Много позже, лет через десять, не слишком общительный Евгений Иванович, отчего-то привязавшийся к обязательному завхозу, буквально вынудил Нину поступить к себе на биофак, пусть и на заочку. Чтоб соответствовать профилю и не попасть под сокращение. Опасения на то были. Лабораторное здание неожиданно для всех выкупила у РАН вполне прагматичная холдинговая компания, решившая заняться модными ныне фармразработками и производством лекарств. «Зверский дом», как называли научно-исследовательский комплекс в народе, начал активно перестраиваться. Сначала пропали уникальные виды пернатых, которыми был заселён весь верхний, оборудованный стеклянной крышей, этаж. Потом в сводчатых цокольных помещениях начали «растворяться» в быстровысыхающих аквариумах и бассейнах чудесные глубоководные рыбы и невиданные морские чудовища. Ещё через некоторое время разъехались по зоопаркам все прочие пресмыкающиеся, земноводные и млекопитающие. Кроме стремительно размножающихся колоний белых крыс и флегматичных кроликов, чьи организмы так необходимых прикладной науке.