Леонид Иванов - Леший

А наглости Олёха никогда терпеть не мог. В этой компании он еще не успел сказать, что во хмелю буйным бывает, поэтому без всякого предупреждения сначала кулачок тот, что перед лицом вертелся, зажал так, что пальцы захрустели, а потом обоих орлов за воротки схватил, лбами стукнул, ногой дверь распахнул и вышвырнул обоих на улицу.

— Ишо раз увижу, ноги из жопы повыдерьгаю!

Хлыщам два раза объяснять не надо было. Они школу тюремную хорошо освоили и сразу силу и превосходство чужака поняли и приняли к сведению.

А когда Олёха в дом вернулся, дочка Валерии в ладоши захлопала:

— Вот это я понимаю — мужчина! Ну, у тебя и силища! Давай за тебя выпьем! У нас с мамкой заначка есть.

— Да я собственно, не водку пить приехал.

— Ой, тебе кто-то адресок подсказал, где девочки доступные живут?

— Да я это, свататься приехал.

— Ой, не могу! — расхохоталась Тамарочка. — На мне или на мамочке?

— Да мне вот Валерию присоветовали.

— Мамуля, соглашайся! Я всю жизнь о таком папуле мечтала.

— Да помолчи ты, дура! — огрызнулась Валерия. — Вишь, в кои-то веки хороший человек в гости зашёл. Без глупостей заявился, а по делу. Это обмозговать надо. Ты сам-то откуда?

— Да с Кьянды я. Это на другом берегу Белого озера. Теперь зимой-то по льду на лошади за день доберемся вдоль берега.

— Так ты на лошади? — встрепенулась Тамарочка. — Поедем, мамуля, кататься… — пропела она фальшиво.

— Лошадь-то где оставил? — отмахнулась от дочки Валерия.

— Да вон, у калитки и стоит. Сена дал, ждёт хозяина.

— А домой когда собираешься?

— А завтра в детский дом схожу, трое пацанов у меня там живут после смерти жёнки, гостинцев оставлю и обратно. Если надумаешь, дак вмистях и поедем. У миня там дом, хозяйство, три дочки. Всё честь по чести.

— Предложение, прямо скажем, очень даже неожиданное! Не ждала я такого сватовства. Надо обмозговать. Доставай там из шкафчика, — повернулась к дочери.

— Мамуля, что тут мозговать? Мне такой папуленька очень даже нравится. Поехали, а?

— Так, помолчи, когда взрослые разговаривают.

— Ой-ёй-ёй-ёй! Если забыла, мне тоже уже семнадцать, не ребёнок, — обиженно надула губы Тамарочка и стала наполнять гранёные стограммовые стопки.

Ночевать гостя женщины оставили у себя. Лошадь завели в ограду, выпрягли, дали привезённого с собой сена, Олёха накрыл животное попоной.

Спали в разных комнатах, утром Валерия первым делом поставила самовар, затопила столбянку, накрыла на стол завтрак. Олёха вынес лошади ведро тёплой воды, подкинул сена.

В детский дом пошли с Валерий вместе. Младшего принесли показать из пристроя, где располагался дом малютки, старшие прибежали к отцу сами, но уже через полчаса начали рваться обратно к другим детям, где было интереснее. Олёха передал воспитательнице привезенные продукты, попрощался с обещанием скоро приехать снова.

А ближе к обеду лошадь, весело цокая острыми подковами по ровному слегка припорошённому снегом льду озера, рысцой бежала вдоль берега. На розвальнях вместе с Олёхой ехала укутанная в тулуп Валерия, к которой в ожидании интересных приключений прижималась Тамарочка.

Вечером были дома. Корову уже подоили соседки, а Люська как раз кормила сестёр ужином. Познакомились, посидели у медленно остывающего самовара без спиртного, стали укладываться спать. Валерию Олёха, как и полагается, уложил с собой на хозяйской кровати.

Утром Валерия всё жаловалась на боль в пояснице и не могла понять, из-за чего эта хворь приключилась.

— Поди, застудилась в дороге, — решил Олёха и обещал вечером как следует пропарить в бане.

Но болела поясница совсем не от простуды, о чём поделилась Валерия со своей взрослой дочкой, потому что через неделю, когда Олёха начал кидать привезённый стог на сеновал, где его охапками принимала и укладывала подальше от окна Тамарочка, как только Валерия ушла в хлев доить корову, девка позвала хозяина наверх помочь притоптать непослушно падающее вниз сено. Едва Олёха поднялся по ступенькам на наветь, Тамарочка бросилась к нему на шею:

— Мне мамуля про тебя такое рассказывала, такое рассказывала, я тоже хочу…

— Тю, сдурела што ли, девка, — отмахнулся Олёха, ошарашенный таким поворотом дела.

— Мамуля жалуется, что больше уже сил у неё нет, всю ты её измучил. Я тоже хочу попробовать.

— Не рановато ли? — строго спросил Олёха.

— Ты что думаешь, я целка что ли? Да у меня мужиков было, может, побольше, чем у мамани. Думаешь, они к нам с водкой в гости просто так что ли приходили? Меня им надо было. Ну, давай я мамку выручу, а?

Когда хлопнула дверь хлева, Олёха затих, но как только услышал, что Валерия зашла в дом, продолжил ублажать падчерицу. Собственно, падчерицей её назвать было нельзя ни по каким признакам, потому что и с матерью её, Валерией, никаких отношений ещё не было оформлено.

С этого дня всё и началось. Валерия — в хлев, Олёха с её дочкой на сеновал, а чтобы не вспугнула, дверь в хлев на вертушку закрывать стали. И Валерия несколько дней недоумевала, как это такая тугая, разопрелая от сырости вертушка сама может завернуться. Пока потом докричишься, чтобы выпустили.

Зато Олёха к Валерии заметно охладел и уже не надсажал её до боли в пояснице. Но долго так продолжаться не могло. Однажды Олёха вернулся с озера и застал Валерию и Тамарочку сидящими в разных углах и враждебно настроенных друг на друга. Девчонки испуганно прятались на печке. У Валерии под правым глазом красовался синяк, у Тамарочки всё лицо было исцарапано.

— Ну, и из-за чего сыр-бор? — строго спросил Олёха.

— А то ты не знаешь?

— Дак вам меня мало што ли? Тогда так порешим, или вы с этим миритесь, или я отвезу вас обратно.

Мать с дочерью какое-то время мирились, даже дверь в хлев на вертушку не закрывали, но однажды Олёха застал их мало того, что в умат пьяными и с изодранными в кровь лицами, но и в изорванной в клочья одежде. Девчонки прятались у соседей.

Олёха вечером ничего говорить не стал, а рано утром запряг лошадь, зашёл в дом и коротко бросил:

— Собирайтесь! Розвальни готовы, обеих обратно отвезу. Нечего мне тут концерты устраивать, народ смешить да девчонок пугать.

Похоже, такое его решение обрадовало всех. Нехитрые пожитки были собраны за несколько минут, и вскоре повозка везла несостоявшуюся семью обратно в Белозерск.

Там Олёха поставил лошадь у столовой, заказал тарелку щей и стакан водки. Потом захмелевший обнимал в детском доме своих пацанов и пьяно жаловался:

— Эх, ребятушки-ребятушки! Ну, не получается у миня вам мамку найти. Потерпите еще маненько. Может и сладится жизнь, заберу я вас из казенного дома. Мамкой вашей родной клянусь, если слышит она нас там, на небесах. Поистине святая была баба!