Тимур Максютов - Зеркальные числа [сборник litres]

Турон, крохотный, как песчинка перед горою, протянул руки, сплел пальцы в древнем знаке, взялся за струны мира и потянул их. Носком ноги начертил в траве молнию. Дернул, забирая энергию из травы, из земли под нею, червей, змеек, насекомых, ручейка, который перешагнул, поднимаясь к поляне, из воинов – сколько смог, из людей забирать труднее всего. Трава почернела от кончика к корню, корни рассыпались в мертвой земле, земля стала пеплом со всеми крохотными существами, жившими в ней, ручеек вскипел на сотню шагов по течению, воины закричали, скорчились, упали на горячую скалу.

Турон, хромая – потянул ногу, чертя знак – пошел через поляну к девчонке. Она была еще жива, плакала и скулила, обняв ногу мертвой женщины, выше дотянуться не могла.

– Это твоя мать? Сестра? – спросил Турон хрипло, голосом страшным, как крик хищной зубатой вороны. Девочка подняла на него глаза, налитые кровью и болью, подержала его взгляд пару мгновений и снова уткнулась в мертвую ногу.

– Если выживешь, иди в деревню, – сказал старик, присаживаясь перед нею и поднимая ее лицо за подбородок. Он чувствовал, как стучат ее зубы, как дрожит тело, как воля юности сопротивляется смерти, но та уже накрывает маленькое тело, как прилив. – Скажи им, что случилось. Потом иди за ущелье, высматривай дом на склоне, среди сосен и вязов. Там живи. Скажи дому «Турон умер» и потом свое имя, он тебя примет. Научись читать, если еще не умеешь, в доме много книг. Слушай гору. Люби дом. Сажай огород. Заведи себе мужчину, кошку, собаку, детей. Пей кофе и смотри на рассвет. Хочешь всего этого?

Она прикрыла глаза, мучаясь от нарисованной им мечты о покое, о жизни без боли и жестокости. От ее недостижимости.

– Тогда помоги мне сбросить тебя со скалы, – сказал Турон. – Я стар. Мне тебя не поднять. Если переживешь падение – будешь жить, обещаю.

За его спиной уже поднимались, угрожающе рыча и звеня оружием, воины. Турон не мог повредить им быстро, большинство умрет только к вечеру, когда заряженные частицы в их крови истончат сосуды в самых слабых местах и кровь польется кому в мозг, кому в печень, кому в легкие.

Девчонка слабо кивнула и перекатилась ближе к уступу, зажимая обеими руками распоротый живот. Передохнула мгновение и перекатилась снова. Турон подтолкнул ее, опять поразившись воле, сосредоточенной в этом маленьком теле, в этих янтарных глазах. Она отрицала страх, преодолевала слабость, собиралась бороться со смертью до последнего. На самом краю девочка замерла, глядя в долину, где далеко под ними дрожали темной зеленью верхушки сосен. Мир был огромен, пустота под обрывом не пускала.

– Все будет хорошо, – сказал Турон, переваливая ее тело через край и отпуская на волю высоты. Девчонка не вцепилась в него в последнюю секунду, хотя он видел, что ее тело этого требовало, но дух опять преодолел.

Он выбросил руки вслед за ней, начертил знак, замедляющий падение, вложив в него весь остаток энергии, взятой у мертвой на много лет поляны. Мельком оглянулся – воины шли к нему с оружием, с лицами, искаженными страхом и ненавистью. Турон коротко вздохнул и шагнул со скалы, как со ступеньки своего дома на дорогу, уходящую вдаль. Сердце ухнуло страхом, но и восторгом – детским, неразумным восторгом свободного падения, стремительного, хоть и замедленного колдовством.

Перед Туроном мелькнула скала, крона сосны, ствол, трава, чернота, все. Удар был такой силы, что он ничего не почувствовал.

Боль пришла, когда он очнулся. Боль была огромной, как море, он тонул в ней, течение тянуло его в глубину. Девчонка лежала на спине в пяти шагах от него. Он очень долго полз к ней, а когда добрался – удивился. Задняя часть ее головы была месивом из крови и кости, правая рука сломалась, острые осколки пропороли кожу, из раны в животе кровь подтекала уже черная, густая. Но она еще дышала, еще жила, где-то в глубине изломанного тела билось сердце, душа держалась за плоть, верила его словам.

Он заплакал, тронутый ее стойкостью – он не плакал много лет, но теперь боль и близость смерти открыли все двери, содрали загрубевшую кожу, он снова был мальчиком, нашедшим у крыльца мертвую птицу редкой, изумительной красоты.

– Дым, сынок, мне ее тоже ужасно жалко, – мама присела рядом, положила на плечо горячую мягкую руку. Старик застонал от любви к той, чье лицо и имя много лет не мог вспомнить, но которая была с ним всегда. – Этих птиц очень мало, встретить их живьем – удача. Даже в смерти она прекрасна. Говорят, они исполняют желания. Похорони ее и попробуй.

Мальчик Дым обнимает маму – она пахнет хлебом, травой, молоком, легким свежим потом. Он похоронит птицу. Он загадает желание. Оно исполнится.

Старик Турон кладет одну руку девчонке на грудь – все ребра изломаны, рука уходит в мягкое – макает палец в ее кровь и рисует на камне знаки, простые и древние. Он прилагает свое последнее, самое отчаянное усилие к миру – потому что ему больше не нужно сдерживаться, не нужно ничего оставлять себе.

Старый палец дрожит, выводя линии, кровь запекается под грязным поломанным ногтем. Палец проваливается сквозь поверхность камня – будто рисует он по подложке мироздания, между частицами материи – одновременно для всех миров и времен. По воде, по воздуху, огнем, печалью, рассветом и следом змеи на песке.

Спираль, улитка, две точки, завиток – трава вокруг старика и девчонки превратилась в прах – заскрипела, иссыхая, молодая сосна – в тоске крикнула по своим породившимся птенцам птица, поднимаясь в воздух с рассыпающегося гнезда. Раны девушки закрылись, кровь потекла по прорастающим в плоть новым сосудам, горячая, как огонь – девчонка закричала, не открывая глаз, вторя птице в небе, снова и снова.

Круг, в нем рыба – вода в речке рядом вскипела ключом, распадаясь на элементы и энергию – стайка рыб растворилась в ней и маленькие водные существа без счета. Рука Турона перестала проваливаться, окрепшие ребра подняли девчонкину грудную клетку, частицы костного вещества бешено делились, восстанавливая свою структуру.

Последним усилием Турон опустошил себя, скребком прошелся по плоти, забирая все тепло, всю силу, всю свою оставшуюся жизнь. Толчком отправил ее в маленькое тело – сквозь холодеющие пальцы, сквозь оглушающую боль, сквозь черноту, хлынувшую в его ослепшие глаза. Девчонкино сердце забилось ровно. Она положила свою руку – теплую, сухую, живую, на его. Подняла его тяжелую ладонь, и он еще успел почувствовать, как она прижалась к ней губами.

«Все едино», – думал старик, умирая. Мысль была короткой, маленькой, как черный горячий шарик, но очень плотной, как воронка в космосе темнее самой тьмы, где время и пространство меняются местами, закручиваются друг в друга и исчезают. Под поверхностью этой мысли бились бесчисленные сердца, грохотали ливни, миры прогорали сквозь жар вулканов, сквозь жирный пепел церковных костров и крематориев, сквозь огни очагов и ядра звезд. Элементы трансмутировали, мяукала кошка, рыбы пожирали друг друга, мальчишка рисовал на стене послание для любимой. Кровь изливалась в воду, вода поднималась в небо, чтобы пролиться дождем, уйти в землю, напоить розовый куст. Роза распускалась и пахла розой, бледная тонкая женщина вдыхала ее запах, прижимала к губам платок, на котором от кашля оставались красные капли – и ее жизнь одновременно длилась мгновение и ничего не значила, и была вечной и значила все, полностью вмещала мироздание, потому что женщина думала о нем и его устройстве, любила других людей, пела, ела земные плоды, приседала в уборной, выгибалась в страсти, склонялась в молитве и плакала над розой.