Эдуард Овечкин - Акулы из стали. Ноябрь

И права ведь Катя вчера была – можно вспомнить лето, можно вспомнить, что все это кончится. Но именно сейчас кажется, что зима – это бесконечность и нет никого в целом мире, кто мог бы придушить ее и вышвырнуть за порог, туда, где она никому не помешает или хотя бы туда, где есть солнце и все не так безысходно, однообразно и бесконечно, как здесь. И Толик почти уже замечтался до того, чтоб представить себе, что и он сейчас не здесь, как снежный вихрик, маленький, но быстрый, соскочил с сугроба и нырнул ему под левую брючину: сначала обжег холодом, а потом растаял и неприятно защекотал ногу. Ты, братан, мечтай, конечно, но берегов-то не путай, вот ты сейчас где – здесь. И нечего тут мечтать про дальние страны: спускайся в прочный корпус и будет тебе свет, а ты ноешь, будто тебе его мало, мужик ты или барышня кисейная? Вот то-то и оно.

На пирсе никого уже почти не было: только электрики выгребали из снега концы питания да боцманская команда сбивала гирлянды сосулек с трапа.

– А чего вы, – подбодрил их Толик, – оставили бы на Новый год, красота же!

– Нет бы лом взять и дяденькам помочь, так он издевается!

– Нет, ну что вы, дяденьки, не для того меня маменька рожала и в военном училище учила, чтоб я ломом сосульки отбивал! Кесарю, как говорится, евоное, а вам – лом!

– А нас, значит, для того матушки рожали?

– Ну, выходит, что так! Зайти на борт-то дадите хоть?

В надстройке, казалось, было еще холоднее, чем снаружи – стылое железо, желтые лампы и пар изо рта не сдувает ветром. Из трубы рубочного люка тянуло теплом и пахло железом: это же надо как, подумал Толик, прямо уютом повеяло.

В центральном механик распекал старшину команды трюмных, тот делал вид, что виноват, но не особо старательно. За что получает старшина, Толик не разобрался, – увидев его, механик тут же переключился:

– Анатолий? Чем обязаны такому почету лицезреть вас и почти вовремя?

Толик привычно пропустил колкость мимо ушей: ворчал механик всегда и почти всегда был недоволен, но положение его к тому обязывало, все понимали.

– Не соизволите ли присесть на свое штатное место, раз уж почтили нас?

– Семен Степанович, переоденусь? Айнминутен!

– Никак нет, Анатолий, шинелку скидывай и садись, не успеешь – проверка на герметичность у нас.

И чтоб Толик даже не сомневался, что не успеет, объявил по трансляции:

– По местам стоять, к проверке прочного корпуса на герметичность!

Ну ладно. Толик скинул шинель, засунул ей в рукав шапку, а в другой – варежки и привычно уселся на свое место. Кофе бы. В центральный ввалился помощник в когда-то черном, а теперь сером в белых разводах тулупе, валенках и шапке.

– Надо же! – увидел он Толика. – Оказывается, есть у нас офицеры, которые ходят не в водолазных свитерах под шинелью! Да, Семен Степанович?

– Сам в шоке, Руслан! Накажу его, стервеца такого!

Помощник давно и безуспешно боролся с модой не модой, но какой-то повальной привычкой офицеров носить зимой под шинелями водолазные свитера вместо рубашек с тужурками или кителей. Офицеров понять было можно: во-первых – тепло, во-вторых – не надо так часто стирать рубашки или подшивать подворотнички к кителям, а в-третьих – сразу видно, кто здесь подводник. Можно было понять и помощника: беря в расчет отсутствие на складах формы одежды, шинели и шапки офицеры не меняли годами и когда из-под рыжеватых от времени шинелей торчали коричневые горла свитеров, то видок был тот еще. Настоящий, как утверждал механик, внешний вид военно-морского волка, а не то, что эти мазуты береговые.

– Начинаем? – уточнил помощник у механика.

– Только тебя, барин, и ожидаем. У меня все готовы. Даже, видишь, Толик.

Ну, вот я бы и не сказал, что совсем готов, думал Толик, мне бы кофейку хлебнуть – тогда да. О, а надо штурману позвонить.

Телефон в штурманской (а его было хорошо слышно) звонил долго.

– Ну? – наконец не выдержал штурман.

– Славик, привет!

– Привет, привет.

– Как дела?

– Что надо?

– Ну что ты сразу?

– Так ничего не надо?

– Слушай, Славик, да так, мелочишко. Сущий пустячок. Кофе бы кружечку – не был бы ты так любезен?

– Сделать тебе кофе?

– Ага. И вынести в центральный.

– А тебя там что – привязали?

– Ну ты не слышишь, что ли, команды по кораблю? Проверка же на герметичность. А потом как пить дать оружие проворачивать начнут. Мех строгий сегодня – не выпустит.

– Ну ладно, не реви, сейчас сделаю.

– Спасибо, Славик!

– Должен будешь!

– Центральный, мостику! Задрррраен верхний рубочный люк! Все вокруг оповещены о проверке прочного корпуса на герметичность!

– Есть задраен верхний рубочный люк! Мостик, а с какой целью ты всех оповещал о проверке?

– А потому что! Э-э-э-эх! Будто в море собираемся! Крррррасота!

– Детский сад, да? – уточнил механик у Толика.

– Толик говорит, что детский сад какой-то устраиваете из серьезного мероприятия! – продолжил механик говорить с мостиком.

Но помощник такой и был у них: скучный и нудный в повседневной службе, он сразу менялся в море: там становился веселый, задорный и по-хорошему злой. Любил ходить в море, в чем Толик его понимал, – там же есть хоть какой-то смысл и ты его даже если и не понимаешь, то ощущаешь. Не тот смысл, про который замполит с особистом дудят в свои дудки про защиту рубежей, а другой – товарищеский. Раз уж так сложилось, что вы все здесь оказались, то все и каждый должны думать не только о себе, но и об остальных и остальные также о вас: кто о том, чтоб вы не заблудились в Мировом океане, кто о том, чтобы было что поесть, кто о том, чтоб была вода, кто о воздухе, кто о том, чтобы всплыть безопасно и погрузиться спокойно. В общем, нет ни одного человека, от которого не зависела бы твоя жизнь. Ну вот кроме как раз замполита с особистом. Хотя, ну, если у родины есть рубежи, то наверняка кто-то должен их и защищать.

У Толика зазвонил телефон.

– Сто восемьдесят пятый!

– Анатолий, это ваш благодетель, Вячеслав. Вам кофе молотый или растворимый?

– Хуясе!

– Ну, так вышло, что и тот и тот есть.

– А молотый – грубого помола?

– Грубее не сыщешь! Ты его пьешь, а он тебя на хуй посылает!

– Ну, тогда вот его! И это – на блюде фарфоровом подогретом еще блинов ажурных с икорочкой черной будьте добры. Только зерновую, паюсную не суйте – у меня от нее несварение в органах. Можно осетрины заливной, только свежая если.

– Конечно, господин, как скажете!

– Толян! Начинай сосать! – Механик сбросил сигналы о готовности отсеков и потер руки. – Поглядим, как наша бочечка, не прохудилась ли!

Не особо задействуя мозг, Толик привычно открыл переборочные захлопки, запустил вытяжные вентиляторы и засек давление по барометру – отсосать из ртутного столба полагалось ровно двадцать миллиметров.