Василий Шукшин - Я пришёл дать вам волю. Любавины

Утром Платоныч едва добудился Кузьму.

Тот натянул до ушей тонкое лоскутное одеяло (один большой нос торчал наружу) и выдавал такой свист с переливом, что Платоныч с минуту стоял над ним – с удовольствием слушал. Потом крепко тряхнул гуляку.

– Кузьма! А Кузьма!

Свист на секунду прекратился. Кузьма пошевелился, сладко чмокнул губами и снова выдал веселую руладу.

– Вставай, Кузьма!

Кузьма открыл глаза, огляделся. Они спали на полу, на старых, вытертых полушубках.

– Подъем!

Кузьма деловито вскочил и тут же сел, поспешно спрятал длинные худые ноги в коротких кальсонах под одеяло: увидел дверь горницы и все вспомнил.

В избе никого не было: хозяин ушел на работу, Агафья убиралась в ограде. Клавдина шубейка висела на стенке рядом с тужуркой Кузьмы.

– Ты где был вчера? – негромко спросил Платоныч.

Кузьма натягивал под одеялом галифе. Вместо ответа зырко глянул на горничную дверь, покраснел.

– Что ты спросил?

– Где был вчера?

– Да так… прошелся по деревне.

– А-а… Ну умывайся, пойдем. Я тут кое-что придумал, хочу рассказать тебе…

– Что придумал?

– Потом.

Наскоро перекусили.

Выходя, встретились с Агафьей.

– Вы позавтракали? Я там на столе оставляла, – она пытливо заглянула в глаза Кузьме.

– Мы – уже. Спасибо, – ответил Платоныч.

Кузьма выдержал взгляд Агафьи, прошел мимо.

– По-моему, тут кто-то из города шурует, – заговорил Платоныч, когда вышли за ворота. – Или же человек специальный – в город ездит. Но связь с городом есть, это точно…

Кузьма плохо его слышал. Шаг за шагом вспоминал и снова переживал он вчерашнюю ночь. Голос Платоныча звучал далеко и безразлично; он рассказывал о том, что нужно, по его мнению, сделать в ближайшие дни.

Дело, ради которого они сюда приехали, было такое.

Месяца два назад к югу от Баклани начала действовать шайка отчаянных людей. Сначала их приняли за обычных грабителей, но потом поняли (после налета на деревни): наводит головорезов опытная и мстительная рука. В деревнях громили сельсоветы, избы-читальни, в одном селе сбили замок с каталажки и распустили арестованных.

Как только банду начинали преследовать, она уходила в глухомань, и там ее достать было трудно. Чоновцам нужна была помощь местного населения и верных людей.

Губернское ГПУ выслало в эти места несколько человек – выследить банду и подготовить ее разгром. В числе таких были и Родионовы. Они не были чекистами, приехали в Сибирь, чтоб помочь возродить жизнь на тех небольших заводишках в уездных городах, которые стояли немые и холодные – с гражданской войны.

Когда же узнали, что места эти им знакомы, попросили пока повременить с заводами. Платоныч согласился. Кузьму уговаривать не пришлось.

По документам они числились представителями губернского ОДН – общества «Долой неграмотность». А Платоныч загорелся мыслью построить в Баклани школу – руками самих крестьян. Благо это заодно поможет лучше скрыть истинную цель их приезда.

– …Походим по дворам, посмотрим, – говорил Платоныч. – Может, двух зайцев сразу поймаем. Только осторожно, конечно. Тебе хорошо бы с парнями сойтись…

Кузьма согласно кивал головой:

– Сойдусь.

– Девка-то нравится? – неожиданно спросил Платоныч. Как обухом огрел.

Кузьма насупился.

– Какая девка?

– Хозяйская, – Платоныч поверх очков посмотрел на него и засмеялся. Смеялся он тихо, хитро и весело. По всему лицу разбегались мелкие морщинки. – Эх, ты… чекист, голова садовая! – потом посерьезнел, сказал: – Взрослеть надо, Кузьма. Сколько уж тебе, я все забываю?…

– Двадцать.

– Ну вот. Ты, я вижу, в мать свою. Та до тридцати лет все краснела, как девушка.

В сельсовете взяли список наиболее зажиточных семейств.

– Не получится это у вас, – любезно сказал Колокольников. – Не будут строить.

– Посмотрим.

– Весна как раз пришла. У каждого своей работы…

– По пять дней отработают – ничего не случится.

– Опробуйте, конечно…

В первом же доме, у Беспаловых, хозяин, добродушный зажиревший мужик с узкими внимательными глазками, выслушал их, прямо и просто сказал:

– Нет.

– Почему?

– Это же дело добровольное?

– Конечно.

– Ну вот. Мне это не подходит. Некогда.

– Один день…

– Ни одного. Даже посмотреть на нее не пойду.

В другом не менее категорично, но более ядовито объяснили:

– Наши голодранцы церкву без нас ломали? Ну и школу пусть без нас строют. А то – умные какие… Разлысили лоб. Вот к им и идите. К голож…

– Без выражений можно?! – обозлился Платоныч. – Вам же школа-то нужна.

– Кому нужна, тот пускай строит. Нам без нее хорошо живется.

На улице Платоныч задумался.

– Крепкий народ. Неужели все такие?

– Мы неправильно сделали, что к богатым пошли, – сообразил Кузьма.

– Пожалуй, – согласился Платоныч. – Пойдем подряд, без разбора.

Игнатий Любавин жил на заимке. Один.

До девятнадцатого года торговал Игнатий в городе, имел лавочку, дом большой. А в девятнадцатом все отобрали. Но он кое-что успел припрятать. Даже золотишко, наверно, имел. Долго не раздумывая, отгрохал за деревней дом, купил штук двадцать ульев и зажил припеваючи. Не жаловался. Вслух.

Это был сухой, благообразный старик метра в два ростом. Тихий… Все покашливал в платочек – привычка такая была – и посматривал вокруг ласково, терпеливо, с легким намеком на скрытое страдание.

Они с Емельяном были сводные братья – от разных матерей. Роднились плохо. Редко бывали друг у друга – только по надобности какой.

Емельян Спиридоныч не выносил старшего брата. За скрытность. «Никогда не поймешь, что у него на уме. Темно, как в колодце», – говорил Емельян. Игнатий отвечал тем же. И в минуты нехорошей откровенности, посмеиваясь, высказывал, что думал о Емельяне Спиридоныче: «Крепкий ты, Емеля, как дуб, и думаешь, что никакая сила тебя не возьмет. А дуб срубить легко».

Приехали к Игнатию уже при солнце.

Дорогой Кондрат несколько раз просил остановиться – голову раскалывала страшная боль. Один раз даже вырвало.

– Света белого не вижу, – шептал он бескровными губами. – Устосовали они меня…

Стояли несколько минут, потом тихонько трогались дальше.

Игнатий встретил их в ограде.

– Вижу из окна: вроде конь ваш… Что это с Кондратом?

– Упал, – кратко пояснил Емельян Спиридоныч.

Игнатий белыми длинными пальцами осторожно разнял спутанные волосы на голове Кондрата, долго рассматривал рану.

– Откуда упал?

– С крыльца.

Игнатий насмешливо посмотрел на брата.

– Соврать даже не умеешь, Емеля-пустомеля!

– А ты, если уж ты такой умный, не спрашивай, а веди в дом.

Игнатий секунду помедлил.