Василий Шукшин - Я пришёл дать вам волю. Любавины

– Ну… скоро.

Ивану сделалось очень грустно. «Зачем нужно, чтобы она уезжала? – думал он. – Куда она едет?…».

– Какой сегодня день? – спросила Мария.

– Вторник.

– Слава богу, что не понедельник. Не могу уезжать в понедельник и тринадцатого.

«Ну куда она едет? Куда?», – Иван представил ее, одинокую, на вокзале в большом каком-то городе, торопливо и жадно оценивающие взгляды сытых прохиндеев… «Ну куда, к черту едет? Зачем?».

– Куда едешь-то все-таки?

– Далеко, – Мария посмотрела на него, улыбнулась. – Пока до Новосибирска.

Иван тоже посмотрел на нее.

«А ведь не будет ее сейчас. Ведь уедет она», – понял он.

До отхода поезда оставалось десять минут. Они все еще сидели на диване. Мария казалась спокойной.

– Пойдем?

– Сейчас… успеешь.

И – как будто его только и не хватало здесь – в зал торопливо вбежал Юрий Александрович. Ринулся к кассе. Марию не увидел. Он никого вообще не видел. Он торопился.

Иван встал.

– Дай-ка твой билет.

– Зачем? – Мария тоже поднялась. В сторону кассы, где, склонившись у окошечка, стоял Юрий Александрович, не смотрела. Растерянно и насмешливо улыбалась.

– Дай, мне нужно.

Мария отдала ему билет.

Иван пошел к кассе… Подошел, вежливо постучал в узкую согнутую спину Юрия Александровича. Тот торопливо обернулся, выпрямился…

– На, – сказал Иван, подавая ему билет. – Все равно пропадает.

Юрий Александрович, не понимая, смотрел то на билет, то на Ивана… Потом повернул голову, увидел Марию. Мария стояла на том же месте, где ее оставил Иван. Смотрела на них. Через весь зал почти встретились взгляды Юрия Александровича и Марии. Юрий Александрович поспешно отвернулся…

– Зачем он мне? Я сам возьму.

– Да бери-и!… – Иван лапнул учителя за грудь, сорвал пуговицы пиджака и рубашки и старательно засунул билет ему за майку. – Бери… не потеряй, – отпустил его, посмотрел в красивые, слегка выпуклые глаза, повернулся и пошел. – Пойдем, – сказал он Марии. Сказал твердо, требовательно. Мария пошла за ним.

– Ты почему так сделал?

Иван тоже остановился.

– А куда ты, к черту, поедешь? Пойдем, – он двинулся вперед. Мария прошла еще за ним несколько шагов, остановилась. Иван тоже остановился.

– Что же мне теперь делать-то? – негромко спросила она.

– Поедем в Баклань.

– Где мне там жить? У тебя?

– Найдешь. Можешь у меня, если захочешь. Можешь у Ивлева. Можешь у отца… Тебя никто не гонит, не психуй, пожалуйста.

– Меня бьют! – сердито сказала Мария и топнула ногой. – Бьют, а не гонят! – и заплакала.

Иван взял ее за руку и повел к машине. Мария покорно пошла. Всхлипывала, размазывала по щекам слезы.

– Бьют за дело. Ты сама бьешь так, что… Ты сама не жалеешь, чего же ты обижаешься.

Сели в машину, поехали.

– А куда я сейчас-то денусь? Ни к отцу, ни к Ивлеву я не пойду.

– Переночуешь у меня. А завтра видно будет.

– Ты что?!

– Что? Не бойся… ничего с тобой не случится. Я уйду к Андрею.

Пашка ехал не торопясь, думал.

Ночи весенние, темные, мучительные… О чем только не думается, о чем не мечтается. Всякая всячина в голову лезет.

Пашке было грустно.

Пошел мелкий косой дождик. Первый в этом году.

Перед городом, километрах в восьми, у деревни Игринево, на дороге впереди замаячили две человеческие фигуры. Одна высокая, другая пониже. Махали руками. Пашка остановился.

– До города подбрось, пожалуйста! – офицерик был совсем молодой, весь в ремнях и старался говорить басом. Он был чем-то чрезвычайно доволен, наверно, ночными блужданиями с любимой. Конечно, так. Девушка прижималась к нему, весело смотрела на Пашку. Она тоже была довольна.

– Садитесь.

Девушка села в кабину и начала вертеться, отряхиваться… Лейтенант запрыгнул в кузов. Начали переговариваться между собой, смеялись.

Пашка искоса разглядывал девушку. Хорошенькая, белозубая, губы бантиком – загляденье!

– Куда это на ночь глядя? – спросил Пашка.

– В гости, – охотно откликнулась девушка. И опять вылезла наполовину из кабины – говорить со своим дружком. – Саша! Саш!… Как ты там?!

– В ажуре! – кричал из кузова лейтенант.

– Вам что, дня не хватает – по гостям ездить? – опять спросил Пашка.

– Что? – Девушка мельком глянула на него и опять полезла говорить: – Саша! Саш!…

«Саша! Саша!! – съехидничал про себя Пашка. – Твой Саша и так сам себя не помнит от радости. Пусти сейчас – впереди машины побежит».

– Я представляю, что там сейчас будет! – кричал из кузова Саша.

Девушка так и покатилась.

«О! О!… Нет, люди все-таки ненормальными становятся в это время», – сердито думал Пашка.

Дождь припустил сильнее.

– Саша! Как ты там?!

– Порядок! – не сдавался лейтенант. – На борту порядок!

– Скажи ему: там под баллоном брезент лежит, пусть накроется, – сказал Пашка. – А то захворает в гостях-то.

Девушка чуть не вывалилась из кабины.

– Саша! Саш!… Там под баллоном какой-то брезент лежит!… Накройся!

– Я уже накрылся! Порядок!

Пашка закурил и опять задумался, всматриваясь прищуренными глазами в дорогу.

Перед фарами летела, косо падая, серая сетка дождя.

…В город приехали еще до света.

– Спасибо, – сказал лейтенант, спрыгнув на землю.

– На здоровье.

Пашка заехал к знакомым, отоспался на полатях, встал, плотно пообедал, погрузил на складе пустые бочки и поехал на центральное бензохранилище – километрах в семнадцати от города.

День был теплый, тусклый… Дороги раскисли после вчерашнего дождя. Колеса то и дело пробуксовывали. Пока доехал до хранилища, порядком умаялся.

…Бензохранилище – это целый городок, строгий, стройный, однообразный, красивый в своем однообразии. На площади гектара в два аккуратными рядами стояли огромные серебристо-белые цистерны – цилиндрические, круглые, овальные, врытые в землю и просто так, не врытые…

Пашка пристроился в длинный ряд автомашин и стал потихоньку двигаться.

Часа через три только ему закатили в кузов бочки с бензином.

Пашка подъехал к конторе, поставил машину рядом с другими, тоже уже груженными, и зашел в контору – оформить документы.

И тут – никто потом не мог сказать, как это произошло, отчего, – низенькую контору озарил вдруг яркий свет.

В конторе было человек восемь шоферов, две девушки за столом и толстый мужчина в очках (тоже за столом), он-то и оформлял бумаги. Девушки – одна писала, другая крутила арифмометр.

Свет вспыхнул сразу… Все на мгновенье ошалели. Стало тихо. Потом тишину эту, как бичом, хлестанул чей-то вскрик:

– Пожар!

Шарахнулись из конторы…

…Горели бочки на одной из машин.

Пашка тоже побежал вместе со всеми. Только один толстый мужчина (который оформлял бумаги), отбежав немного, остановился.