Василий Шукшин - Я пришёл дать вам волю. Любавины

– Ну?..

– Не велит покупать у меня! – воскликнул Алешка.

– Пошто?

– А спроси его? Кто там? – Алешка показал снизу на иконку, которую Степан держал в руках.

– Где? – не понял Степан.

– На иконке-то.

– Тут?.. Не знаю.

– Исус! Вот. Так он говорит: нехороший Исус!

– Чем же он нехороший? Исус как Исус… Похожий, я видал таких.

– Во! Он, говорит, недобрый у тебя, злой. Где же он злой?! Вели ему, батюшка, покупать у меня. Мне исть нечего.

Матвей взял у Алешки иконку, тоже стал разглядывать. Усмехнулся.

– Чего ты? – спросил его Степан.

– Ничего… – Матвей качнул головой, опять усмехнулся и сказал непонятно: – Ай да митрополит! Злой, говорит?

– Как тебе Исус? – спросил Степан, недовольный, что Матвей не говорит прямо.

– Хороший Исус. Он такой и есть. Я б тоже такого намазал, если б умел, – сказал Матвей, возвращая богомазу иконку. – Строгий Исус. Привередничает митрополит…

Степану показалось, что это большая и горькая обида, которую нанесли калеке. Опять от мстительного чувства вспухли и натянулись все его жилы.

– Где митрополит? – спросил он.

– В храме.

– Пошли, Алешка, к ему. Счас он нам ответит, чем ему твой Исус не глянется.

Они пошли. Степан скоро пошагал своим тяжелым, хромающим шагом, чуть не побежал, но спохватился и сбавил. Алешка прыгал рядом… Торопился. Рассыпал иконки, остановился, стал наскоро подбирать их и совать за пазуху. И все что-то рассказывал атаману – звенел его чистый, юношеский голос. Степан ждал и взглядывал в нетерпении на храм.

К ним подошел Матвей; он тоже вознамерился пойти с атаманом.

– Ты, мол, обиженный, потому мажешь его такого! – рассказывал Алешка. – А я говорю: да ты что? Без ума, что ли, бьесся? Что это я на него обиженный? Он, что ли, ноги мне отнял?

– Степан Тимофеич, возьми меня с собой, – попросил Матвей. – Мне охота послухать, чего митрополит станет говорить.

– Пошли, – разрешил Степан.

Алешка собрал иконки. Пошли втроем. Вошли в храм.

Митрополит молился перед иконой Божьей Матери. На коленях. Увидев грозного атамана, вдруг поднялся с колен, поднял руку, как для проклятия…

– Анчихрист!.. Душегубец! Земля не примет тебя, врага господня! Смерти не предаст… – Митрополит, длинный, седой и суровый, сам внушал трепет и почтение.

– Молчи, козел! Пошто иконки Алешкины не велишь брать? – спросил Степан, меряясь со старцем гневным взглядом.

– Какие иконки? – Митрополит посмотрел на Алешку.

– Алешкины иконки! – повысил голос Степан.

– Мои иконки! – смело тоже заорал Алешка.

– Ах, ябеда ты убогая! – воскликнул изумленный митрополит. – К кому пошел жалиться-то? К анчихристу! Он сам его растоптал, бога-то… А ты к ему же и жалиться! Ты вглядись: анчихрист! Вглядись! – Старик прямо показал на Разина. – Вглядись: огонь-то в глазах… свет-то в глазах – зеленый! – Митрополит все показывал на Степана и говорил громко, почти кричал. – Разуй его – там копытья!..

– Отвечай! – Степан подступил к митрополиту. – Чем плохой Исус? Скажи нам, чем плохой?! – Степан тоже закричал, невольно защищаясь, сбивая старца с высоты, которую тот обрел вдруг с этим «анчихристом» и рукой своей устрашающей.

– Охальник! На кого голос высишь?! – сказал Иосиф. – Есть ли крест на тебе? Есть ли крест?

Степан болезненно сморщился, резко крутнулся и пошел от митрополита. Сел на табурет и смотрел оттуда пристально, неотступно. Он растерялся.

– Чем плохой Исус, святой отче? – спросил Матвей. – Ты не гневайся, а скажи толком.

Митрополит опять возвысил торжественно голос:

– Господь бог милосердный отдал сына своего на смерть и муки… Злой он у тебя! – вдруг как-то даже с визгом, резко сказал он Алешке. – И не ходи, и не жалься. Не дам бога хулить! Исус учил добру и вере. А этот кому верит? – Митрополит выхватил у Алешки иконку и ткнул ею ему в лицо. – Этому впору нож в руки да воровать на Волгу. С им вон, – Иосиф показал на Степана. – Живо сговорятся…

Степан вскочил и пошел из храма.

– Ну, зря ты так, святой отец, – сказал Матвей. – Смерти, что ль, хочешь себе?

– Рука не подымется у злодея…

– У тебя язык подымается, подымется и рука. Чего разошелся-то?

– Да вот ведь… во грех ввел! – Митрополит в сердцах ударил Алешку иконкой по голове и повернулся к Богородице: – Господи, прости меня, раба грешного, прости меня, матушка-Богородица… Заступись, Пресвятая Дева, образумь разбойников!

Алешка почесал голову; он тоже сник и испугался.

– Злой… А сам-то не злой?

– Выведете из терпения!..

Тут в храм стремительно вошел Степан… Вел с собой Семку Резаного.

– Кого тут добру учили? – запально спросил он, опять подступая к митрополиту. – Кто тут милосердный? Ты? Ну-ка глянь суда! – Сгреб митрополита за грудки и подтащил к Семке. – Открой рот, Семка. Гляди!.. Гляди, сучий сын! Где так делают?! Можеть, у тебя в палатах? Ну, милосердный козел?! – Степан крепко встряхнул Иосифа. – Всю Русь на карачки поставили с вашими молитвами, в гробину вас, в три господа бога мать!.. Мужику голос подать не моги – вы тут как тут, рясы вонючие! Молись Алешкиному Исусу! – Степан выхватил из-за пояса пистоль. – Молись! Алешка, подставь ему свово Исуса.

Алешка подпрыгал к митрополиту, прислонил перед ним иконку к стене.

– Молись, убью! – Степан поднял пистоль.

Митрополит плюнул на иконку.

– Убивай, злодей, мучитель!.. Казни, пес смердящий! Будь ты проклят!

Степана передернуло от этих слов. Он стиснул зубы… Побелел.

Матвей упал перед ним на колени.

– Батька, не стреляй! Не искусись… Он – хитрый, он нарошно хочет, чтоб народ отпугнуть от нас. Он – старик, ему и так помирать скоро… он хочет муку принять! Не убивай, Степан, не убивай! Не убивай!

– Сука продажная, – усталым, чуть охрипшим голосом сказал Степан, засовывая пистоль за пояс. – Июда. Правду тебе сказал Никон: Июда ты! Сапоги царю лижешь… Не богу ты раб, царю! – Степана опять охватило бешенство, он не знал, что делать, куда деваться с ним.

Иосиф усердно клал перед Богородицей земные поклоны, шептал молитву, на атамана не смотрел.

Степан с томлением великим оглянулся кругом… Посмотрел на митрополита, еще оглянулся… Вдруг подбежал к иконостасу, вышиб икону Божьей Матери и закричал на митрополита, как в бою:

– Не ври, собака! Не врите!.. Если б знал бога, рази б ты обидел калеку?

– Батька, не надо так… – ахнул Алешка.

– Бей, коли, руби все, – смиренно сказал Иосиф. – Дурак ты, дурак заблудший… Что ты делаешь? Не ее ты ударил! – Он показал на икону. – Свою мать ударил, пес.

Степан вырвал саблю, подбежал к иконостасу, несколько раз рубанул сплеча витые золоченые столбики, но сам, видно, ужаснулся… постоял, тяжело дыша, глянул оторопело на саблю, точно не зная, куда девать ее…