Пер Энквист - Библиотека капитана Немо [Роман]

Человеку дают под дых, но на свете нет ничего непоправимого».

Рассмотренные три слоя, три плана, сложно, но весьма органично взаимодействуют в нерасторжимом единстве романа. Фрагменты — да еще какие разные: описание конкретных событий, выдержки из дневника, сновидения, переходящие иногда в бредовые состояния, — накрепко соединены, часто с помощью настойчивых повторов, аналогичных рифме в поэзии (вы уже почувствовали это), неудержимым стремлением героя (в сущностных своих проявлениях являющегося, несомненно, вторым «я» Энквиста) вновь обрести себя. Ведь «если тебя обменяли, ты никогда не можешь быть уверен, что ты настоящий человек».

Сколько страданий может содержаться в одной человеческой жизни! Сколь она непроста! Различные пласты повествования, в которые погружает читателя автор, и предназначены для того, чтобы передать, отобразить различные стороны действительности, прошедшие через сознание героя, и одновременно зримо представить внутреннюю сложность его личности. Они несут в себе и многие, порой неразрешимые противоречия. В частности, герой и Юханнес не просто и не только образы мальчиков, но две стороны одной личности — можно воспринимать их и так, — оказавшейся в запредельных обстоятельствах. «Юханнес, конечно, не воскрес. Дело в том, что, если кто-то никогда не существовал, он не может и умереть, а следовательно, и воскреснуть. Он был мой лучший друг. Я хотел быть таким, как он, хотя он стал предателем». Их соединяла дружба, а отталкивал некий «синдром Каина», присущий, как упоминается в романе, альбатросам, первым родившийся птенец которых убивает остальных. Но это, разумеется, только одна линия — отношения между персонажами куда многообразнее.

Помните: «Есть всего три типа людей: палачи, жертвы и предатели»? На самом деле, подчеркивает писатель, все значительно сложнее. Сущность человека и его поступков противоречива, зло и добро неслучайны и взаимообусловлены. Собственно говоря, иначе и быть не может, так уж устроен мир. Ушли (или еще уходят?) в прошлое наивные модели создания рая на земле при жизни нынешнего или следующего поколения. Конечно, как не помечтать о том, чтобы собрать людей в единую человеческую общность без идеологий, обязательно базирующихся на противостоянии, тем более антагонистическом, двух полярных сил — классов, социальных групп, партий и т. п., а на уровне межличностном, семейно-бытовом — мужчины и женщины. Вроде бы и действительно — тенденции развития природы и общества тому подтверждение — без отношений, основанных на взаимодействии и сотрудничестве, человечеству и не выжить. Но ведь это надо не просто понять, осознать, а сделать ценностной доминантой если уж не каждого, то большинства людей на планете, определяющим фактором их повседневной позитивной деятельности. Очень неблизко это будущее, но истоки его в настоящем. Пер Улов Энквист, в творчестве которого превалируют тревога и забота о душе его современников, — в ряду тех, кто сегодня питает эти истоки. Жизнь каждого человека уникальна и бесценна. И «всегда есть что-то получше смерти». Страдания неизбежны, и это не квиетизм — безропотное, смиренное подчинение любой чужой воле, а просто трезвый взгляд на жизнь мыслящего человека. «Если отбросить боль — значит, она была напрасной. Тогда, значит, просто-напросто было больно… Может быть, как раз то, что причинило боль, и служит доказательством, что ты стал человеком». К такому заключению приходит герой, когда ему удалось все свести воедино.

И вот книга прочитана до конца. Не раз и не два у меня перехватывало дыхание — произведение искусства возводит ту реальность, которую мы наблюдаем каждодневно, «в десятизначную степень» (замечено О. Мандельштамом. — Н. К), — как-то я даже невольно улыбнулся над притчей об осле и пустом горшке из-под меда (из историй о Винни-Пухе), которую якобы рассказал Иисус своим ученикам, надолго задумывался над сложной символикой Энквиста, где «символ высится постоянным укором перед нашей способностью осмысления и чувствования» (К. Г. Юнг). Ясно одно — бытие побеждает. «Любовь преодолеет все», — так верил X. К. Андерсен в пьесе П. У. Энквиста «Из жизни дождевых червей». А в остальном: «…кто сказал, что можно понять. Понять нельзя, но кем бы мы были, если б не пытались»…

Н. Колобков

Сейчас, скоро, мой благодетель капитан Немо прикажет мне открыть краны, и корабль вместе с библиотекой пойдет на дно.

Я просмотрел библиотеку, но не до конца. Когда-то я втайне мечтал все свести воедино, чтобы все было завершено, закрыто. Чтобы наконец можно было сказать: вот так это было, так было дело, вот и вся история.

Но ведь для этого потребовалось бы больше ума. Впрочем, без большого ума легче не сдаваться. Были бы мы умнее — опустили бы руки.

В том, что человеку бывает страшно, что он постоянно повторяет сейчас, скоро, особой беды нет. Хуже, когда все уже позади и превращается в тогда, никогда. Тогда и бояться уже слишком поздно.

Юсефина Марклюнд навестила меня всего один раз за те годы, что я провел в заведении, когда я молчал о том, что же произошло на самом деле, за те четыре года и два месяца, когда я ничего не говорил, хотя мне было что сказать. Ведь можно начать сводить воедино, не говоря при этом ни слова. В общем, она пришла навестить меня. А три месяца спустя умерла, и зеленый дом продали.

Получилось как-то односторонне. Она все больше сама говорила. Вспомнив Ээву-Лису, призналась, какие большие надежды связывала с ее приездом. Надеялась, что… н-да. Словно бы Ээва-Лиса, хоть и была ребенком, могла бы стать ей вроде матери. Хотя матерью-то была она. Приблизительно так, но другими словами. И в конце концов все закончилось катастрофой. Больше она ничего не сумела из себя выжать.

Ни слова о том, что надеялась взять на себя заботу о мертвом младенчике. Поди ж ты. Поди ж ты.

Коли не можешь ничего из себя выжать, все превращается в тогда, никогда. И остается лишь сидеть и распускать нюни.

Уходя, она собиралась — я видел — похлопать меня по щеке или что-то в этом роде, но потом, наверно, решила, что это ни к чему.

Как подумаешь, сколько всего не получилось из-за того, что это было ни к чему. О ней мне бы тоже следовало позаботиться.

Твердость и слезы. Твердость и слезы.

Сперва это вбили в голову мне. Потом Юханнесу, потом Ээве-Лисе. Юсефина всем нам вбила в голову, что Бог — это карающий отец, не «как бы» карающий отец, нет, смысл был в том, что и земные отцы такие же. А поскольку они отсутствовали, померли и все же каким-то образом представляли угрозу именно своим отсутствием, она внушала нам, что такова природа отцов. Всех отцов. Бог — высший отец. Карающий.