Виктория Хислоп - Восход

Разговор прервался, но братья успели обменяться нужной информацией.

— А почему ты не на работе? — поинтересовалась Ирини.

— Взял отгул, — быстро ответил Христос. Он надкусил печенье и собрался уходить.

— А как же кофе?

— Прости, мама, я спешу. Надо кое-что сделать.

— Ох… — Она была явно разочарована. — Ну что ж…

Ирини прошла на кухню, чтобы выключить плиту. Кофе как раз закипал.

Вернувшись, она застала за столом одного Маркоса.

— Быстро он ушел, — заметила мать. — У Христоса все в порядке? Что-то слишком шумно в последнее время у него по ночам.

Маркос промолчал. Последние несколько недель он возвращался домой в четыре или пять утра. К этому времени товарищи Христоса уже расходились.

— Он что… участвует?

— О чем ты, мама?

— Ты знаешь, о чем я, Маркос! Может, твой отец и глухой, а я нет. Я не слышу, о чем они там говорят, но уж точно не в карты играют!

Маркос затянулся сигаретой. Он пытался выиграть время, чтобы придумать ответ.

— Сам знаешь, я почти не выхожу из дому, но слухи до меня доходят, — не унималась мать. Она смахнула крошки от печенья в ладонь и рассеянно высыпала их в карман фартука. — Знаю, за всем стоит Гривас, и я не хочу, чтобы вы оба имели с ним дело. Маркос, это ужасный человек!

— Мама!

— Я не шучу, милый. Он убивает и греков, и турок! Для него нет ничего святого.

В глазах Ирини стояли слезы. Еще недавно спокойная, она чуть не ломала руки в отчаянии. Она не прочла ни одной книги, но с легкостью читала помыслы своих сыновей и чувствовала, что скрытность и нелюдимость Христоса были неслучайными. Несмотря на секретность, все знали об ЭОКА-Б, и ее деятельность касалась всех, не важно, были люди специально выбраны в качестве мишеней или их просто запугивали, вымогая помощь. Чтобы противостоять давлению организации, требовалось мужество.

Внутренний голос говорил Ирини, что сына втянули. Как Христос ни скрытничал, она знала, что он часто не выходит на работу и пропадает невесть где. Сын работал механиком в гараже в конце улицы, на которой они жили, и Ирини часто проходила мимо, делая вид, что идет в магазин. Если не было видно его темной макушки, это значило, его нет на работе.

Христоса выдавало и то, что он возвращался в неурочное время. Раньше он всегда заглядывал к ней, когда возвращался из гаража, и у него были грязные руки. Теперь он делал это редко, приходил гораздо позже, и руки у него были чистые.

— Мама, прекрати переживать. Христос уже большой мальчик.

— Я не только за него беспокоюсь, Маркос, я о нас всех думаю. Не хочу снова пережить те ужасные дни, когда мы все жили в страхе. Тогда, если ты не поддерживал Гриваса и его людей, с тобой могло случиться все, что угодно.

— Мам, да не волнуйся ты так…

— Неужели ты забыл?! Он даже казнил ту женщину из нашей деревни! И отец чуть не погиб! Мне до сих пор снятся кошмары о тех днях.

— Сейчас не то время.

— Не вижу разницы! Тот же человек, те же идеи! Гривас ничуть не изменился.

— У него уже нет былой поддержки.

— Знаю, президент его не поддерживает. Так что ему тоже лучше поостеречься.

— Мама, мне кажется, он не понимает опасности, — сказал Маркос.

Какое-то время мать и сын молчали. Ирини убирала со стола, подметала и поливала цветы. Маркос медленно пил кофе.

— Поговори с Христосом, пожалуйста, — попросила она. — Во второй раз Господь нашу семью не убережет.

Она осенила себя крестом и подняла на сына полные слез глаза.

Поднявшись, Маркос обнял мать.

— Хорошо, — сказал он тихо, вдыхая знакомый сладковатый запах ее кожи. — Постарайся успокоиться, мама, не изводи себя тревогами.

В теплых объятиях красавца-сына все страхи улетучились. Маркос умел утешать. Ирини любила сына больше всего на свете.

В тот день Маркос ехал на работу, зная, что не был до конца откровенен с матерью. Он понимал силу своего влияния на нее. Всю жизнь он испытывал свое обаяние на Ирини Георгиу, а когда вырос, понял, что оно действует и на других женщин. Это было сродни магии.

Он рано понял, что улыбка действует сильнее умных слов. Еще ребенком он знал: стоит ему улыбнуться — он тут же получит желаемое. Это была особая сила.

Маркос и Афродити Папакосту недолюбливал за то, что не смог очаровать ее, когда они впервые встретились. Коктейль из обид и соперничества замешался именно тогда и становился все крепче по мере того, как они боролись за внимание и одобрение Савваса. Со времени открытия «Восхода» полтора года назад он был вынужден встречаться с женой босса каждый день. Маркос по достоинству оценил ее безупречную внешность. Идеальные формы и пропорции делали красоту Афродити бесспорным фактом, а не вопросом вкуса.

Теперь, когда жена босса появлялась каждый вечер во время коктейлей, в дорогих платьях, увешанная драгоценностями, он продолжал расточать улыбки, зная, что они бессильны. Афродити не относилась к типу женщин, которые ему нравились. На его взгляд, она была слишком избалована сначала отцом, а потом мужем.

Вынужденный заменять Савваса в роли хозяина в «Восходе», Маркос продолжал относиться к жене босса с почти раболепным почтением, а Афродити, в свою очередь, вела себя по-прежнему с холодной официальностью. Он стал подозревать, что в ней кипит такой же гнев по отношению к мужу, как и в нем, и начал подумывать, нельзя ли ее использовать в своих целях.

Тихая ярость по отношению к Саввасу копилась в душе Афродити несколько месяцев. Пока он однажды не сообщил, что намерен проводить на строительной площадке все время, когда не спит, она ощущала себя равной в бизнесе, имеющей такое же право на принятие решений и на прибыль. На бумаге супруги Папакоста владели совместной собственностью, но Саввас стал себя вести как единоличный хозяин. Он был слишком поглощен работой, чтобы заметить злость и разочарование жены. В отличие от мужа Маркос каждый вечер был рядом, неизменно обаятельный и предупредительный, и это приносило утешение.

Однажды вечером Афродити призналась себе, что Маркос Георгиу раздражает ее не так сильно, как прежде. Это случилось сразу после Нового года, на кипрском вечере. Гости стояли кругом и смотрели на традиционные кипрские танцы.

— А вы умеете так танцевать? — спросил Маркос за десертом.

Афродити встретилась с ним взглядом во второй раз за все время. Она впервые заметила, что глаза у него темно-зеленые. «Как изумруды», — мелькнула у нее мысль.

— Конечно! — возмутилась она. — Само собой разумеется.

— Я просто…

Маркос прикусил губу. Афродити знала: он хотел сказать, что танцевать народные танцы ниже ее достоинства.

Чтобы доказать, что он ошибается, она встала из-за стола и присоединилась к танцующим. Взяв за руки пару гостей, стоящую с краю, Афродити стала терпеливо показывать им движения.