Иван Ильин - Россия. Путь к возрождению (сборник)

Кроме того, ему кажется, что такой подход к жизни наиболее соответствует его мужскому и профессиональному достоинству. «Настоящий» мужчина деловит и важен; он принимает свою серьёзную деловитость за настоящую жизненную «предметность». Он не живёт чувством и не принимает всерьёз сердечных побуждений (исключение делается только для эротических увлечений, и то не всегда). Он избегает всего «субъективного», «личного»; он боится показаться смешным. У него нет времени для «сентиментальностей». Он хочет «импонировать» людям, а для этого надо быть в жизни независимым, важным, чопорным. Поэтому он старается отделаться от «чувства» совсем. Он выступает в жизни как человек деловой и холодный и не придаёт значения «сердцу». Ибо он боится больше всего показаться слабым и стать смешным…

Вот почему люди нашей эпохи стыдятся положительных и добрых чувств и не предаются им. И самая благотворительность становится у них делом расчёта, чёрствого ума, организации, делом показным и недобрым. И самые разговоры их о «гуманности» звучат фальшиво и толкуются партийно и двусмысленно. Но если человек не живёт сердцем, то нет ничего удивительного, что оно глохнет и отмирает и что это отмирание становится наследственно-потомственным. При этом люди не замечают, однако, что отрицательные чувства, дурные и злые (гнев, злоба, зависть, мстительность, ревность, жадность, тщеславие, гордость, жестокость и др.), остаются и беспрепятственно расцветают, тем более что они, по-видимому, проявляют силу человека. Они импонируют большинству людей, ибо обнаруживают в человеке энергию, волю, настойчивость и властность; они внушают окружающим сначала опасение, а потом и страх, и даже незаслуженное уважение… Отсюда эта жалкая картина: современный «культурный» человек стыдится своей доброты и нисколько не стыдится своей злобы и порочности.

Так развернулась больная культура наших дней: она строилась и создалась при бессилии добрых чувств, из заглохшего и омертвевшего сердца. И тот, кто присмотрится к этому своеобразному душевному состоянию, тот неизбежно придёт к следующим выводам.

Современный человек привык творить свою жизнь мыслью, волею и отчасти воображением, исключая из неё добрые побуждения сердца; и, привыкнув к этому, он не замечает, куда это ведёт: он не видит, что создаваемая им культура оказывается безбожною, впадает в пошлость, вырождается и близится к крушению.

Мышление без сердца, – даже самое умное и изворотливое, – остаётся в конечном счёте безразличным: ему всё равно, за что ни взяться, что ни обдумать, что ни изучить. Оно оказывается бесчувственным, равнодушным, релятивистическим (всё условно! всё относительно!), машинообразным, холодным и циничным, особенно – циничным, а потому характерным для карьеристов, для людей пролазливых, льстивых, пошлых и жадных. Такое мышление не умеет вчувствоваться в свои предметные содержания; оно не созерцает, оно лишено интуиции; его главный приём есть умственное разложение жизни, как бы умственная «вивисекция» живых явлений и существ. Поэтому оно остаётся аналитическим, оно действует разлагающе и так охотно занимается пустыми «возможностями» и «построениями» (конструкциями). Это делает его беспредметным в истинном и глубоком смысле слова; но люди этого не замечают. Отсюда возникает формалистическая и схоластическая наука – формальная юриспруденция, разлагающая психотерапия, бессодержательная эстетика, аналитическое естествознание, парадоксальная математика, абстрактная и мёртвая филология, пустая и безжизненная философия. Наука становится мёртвым и ложным делом, а человек вынашивает беспочвенное, разнузданное, обманчивое миросозерцание…

Бессердечная воля, – сколь бы упорной и настойчивой она ни была в жизни, – является в конечном счёте лишь животной алчностью и злым произволением. «Освободившись» от любви, воля оказывается бесцеремонной и безудержной, но воображает о себе, будто она «могущественна» и «свободна». В действительности же она является безжалостной, напористой и жестоковыйной. Успех для неё – всё; мучительство и убийство для неё – дело простое и обычное. Это – злая энергия души. Она живёт всецело в трезвости земных похотей: это есть воля к обладанию и к власти и расценивать её надлежит не как духовную потенцию, а как опасное явление природы. Это и есть именно та воля, для которой поставленная цель оправдывает всякое средство. Это есть воля ненасытного властолюбия, воля тоталитарного государства и «единоспасительной церкви», антисоциального капитализма, коммунистического деспотизма, империалистических войн за колонии; такова воля всех карьеристов и тиранов.

И наконец, воображение в отрыве от сердца, как бы картинно и ослепительно оно ни изживалось, остаётся в конечном счёте безответственной игрой и пошлым кокетством. Никогда ещё оно не создавало истинного и великого искусства; никогда ещё ему не удавалось узреть глубину жизни и высоту духовного полёта; и никакой успех у толпы, если он бывал, не доказывал обратного. Фантазия, лишённая любви, есть не что иное, как разнуздавшееся естественное влечение, неспособное творить культуру; или же изобретательный произвол, не имеющий никакого представления о художественном совершенстве. Поэтому безлюбовное воображение есть не дух, а подмена духовности, её суррогат. Его «игры» то похотливы и пошлы, то конструктивны, беспредметны и пусты. Это воображение, которое разрешает себе всё, что доставляет ему удовольствие, и которое готово на всякий, и даже самый гнусный, заказ, диктуемый ему хозяйственной или политической «конъюнктурой»… Именно оно, духовно слепое, формальное и релятивистическое, породило в истории искусства современный модернизм, со всём его разложением, снижением и кощунством…

Ещё недавно казалось, что людям бессердечной лжекультуры никак не докажешь обречённости этого пути; они просто не хотели слушать наших возражений и обличений. «Почему же этот путь должен считаться обречённым, если история избрала именно его и осуществляет его? Всё превосходно развивается, наука делает замечательные открытия, техника идёт вперёд и создаёт невиданное, промышленность процветает, медицина являет всё новые достижения, юриспруденция вытачивает свою систему понятий, химия и физика производят миропотрясающие, а может быть, даже мироразрушительные опыты и т. д. В чём же обречённость этого пути?!»…

Стоя непосредственно перед крушением, в преддверии близящейся мировой катастрофы, люди не хотели видеть, что это не победоносное шествие, а скольжение в пропасть; что формализм и разнуздание суть гибельные координаты; и что властолюбию даются в руки такие средства, которыми оно будет злоупотреблять во всеобщее унижение и порабощение… и вот события последних десятилетий показали, что путь этот есть действительно обречённый путь.