Павел Селуков - Халулаец

— На дно, Даша!

— Тут грязь и вода.

— Грязь не кровь, ее смыть можно.

Она устроилась на дне, вытянув ноги под сидушку. Я же греб как заведенный, не отрывая глаз от берега. Мы были уже на середине реки, когда из леса вышли трое. На плечах висели ружья. Через минуту они заметили лодку. Двое вскинули стволы и открыли огонь. Третий что-то кричал в рацию.

Даша сжалась на дне, уткнувшись лицом в мутную лужицу. Мне деваться было некуда. Я просто греб, стараясь не смотреть на стрелков. Все пули ушли в воду. У берега я спрыгнул в воду. Глубина оказалась по грудь. В два рывка я вытянул лодку. Забежал в лес, взял Дашу за локоть и потащил за собой.

Мы находились между нашим с пацанами недавним лагерем и пирсом. Я хотел как можно скорей добраться до «Нивы». Если ее не окажется на месте, значит, пацаны вырвались и подмога не за горами. Если же машина есть, то уйти могли мы. Мысль о том, как вернусь сюда и умою кровью охеревших деляг, прибавляла сил. Впервые за этот день на меня накатила настоящая злость. Даша бежала рядом. Я как раз повернулся к ней, когда она упала, распластавшись на животе.

— Вставай, Даша. Быстро!

Она поднялась, сделала шаг, вскрикнула и повалилась на землю. Я опустился на колени, задрал штанину на девушке и ощупал ее лодыжку. Даша застонала.

— Кажется, подвернула ногу.

Ее голос дрожал, лицо было очень бледным. Я молчал.

— Не могу идти. Больно.

Она всхлипнула и схватила меня за рукав. Я продолжал молчать. Не вставая с колен, повернулся к ней спиной.

— Забирайся. Надо идти.

Она обхватила мою шею. Я встал и пошел медленным шагом, привыкая к весу. Пройдя метров пятьдесят, перешел на бег. До машины оставалось примерно три километра. Одолев половину пути, услышал перекличку. Приглушенные голоса доносились со стороны «Нивы». Я тут же свернул в овраг и, надсаживая спину, быстро спустился вниз. Под ногами хлюпала земля, чуть поодаль журчал ручей. Положив Дашу между поваленных бревен, я вернулся наверх. Но совсем вылезать из оврага не стал, затихорившись в зарослях папоротника. Вскоре подошли двое быков. Они особо не таились и разговаривали в полный голос.

— Достал этот блядский лес, нахер мы тут ходим. Цыганка по-любому сделала ноги.

— Если бы блядский, братан, было бы ништяк. А то ни одной бляди, только комары.

— В натуре. Надо к войне готовиться, а мы тут шляемся.

— Не, Сивый, ты неправ. Если девку возьмем, еённый батяня вмиг подвинется. Вот тогда заживем. Будут тебе и телочки, и бэха-пятерочка.

Бычара хохотнул, довольный случайной рифмой.

— Бэха — это мощь.

— А то.

Приятели скрылись из виду. Выждав, я снова спустился в овраг и усадил Дашу на бревно.

— Щас подслушал разговор двух быков. Они назвали тебя цыганкой. Почему?

— Не знаю. Потому что я черненькая?

Я впился буром в ее глаза. Темные, с красивым разрезом, в них плескались удивление и искренность. Лицо, пропитанное усталостью, напоминало лик. Подозрения показались нелепыми.

— Ладно, забирайся. Надо идти.

Даша легла мне на спину, и мы выбрались наверх. Два километра я прошел быстрым шагом, не переходя на бег. Натужное дыхание мешало слышать лес. Вскоре мы вышли к «Ниве». Схорон был пуст.

Пройдя чуть дальше, я ссадил Дашу под раскидистую ель. Сел рядом. Выкурил две сигареты. Пацаны ушли. Значит, нужно продержаться сегодняшний день и, возможно, ночь. Помощь обязательно придет. К тому же вырваться из капкана с девчонкой на плечах я все равно не мог. Щас быки прочесывают лес по ту сторону пирса, думая, что мы пошли к городку или к поджидающей машине. Пройдет минут двадцать прежде, чем они окажутся здесь. Это время надо использовать по полной морде. Найти укрытие, спрятаться, затаиться. Но где? Раскинув мозгами, я решил идти оврагами. Был шанс, что в одном из них окажется пещера или что-то вроде того.

— Слушай сюда, Дашка. Щас идем оврагами — ищем укрытие. Пещеру, нору, яму... Не важно. Лишь бы продержаться до темноты.

— Ладно. А когда стемнеет?

— Когда стемнеет, здесь уже будут мои друзья. Как вывих?

Она молча протянула ногу. Я задрал штанину и увидел, что дело плохо. Нога распухла и посинела. Достав из рюкзака бинт и фляжку, я смочил марлю водой и туго обмотал лодыжку. Даша надела рюкзак и устроилась на моей спине. Мы отправились искать убежище. Солнце двигалось к зениту. День обещал быть жарким.

Прошагав около километра, на склоне третьего оврага мы нашли поваленное дерево — огромный тополь. Его корни разодрали землю и образовали нору. Забравшись в нее, я расчистил руками площадку, застелил ее еловыми лапами, затащил Дашу внутрь и уложил подальше от входа.

В норе было сумрачно — свет проникал украдкой. С большим усилием сняв мокрые берцы и подсунув Даше под голову куртку, я достал из рюкзака два «Сникерса» и бутылку воды. Мы поели. Облизывая фантик, я вспомнил про рацию. Вытащил ее из кармана и попытался выйти на связь. Рация не фурычила. Видимо, промокла, когда я выпрыгнул из лодки. Последняя ниточка, связывающая меня с пацанами, оборвалась. Правда, оставался шанс, что рация просохнет на солнце.

Выбравшись наружу, я положил рацию на поваленный тополь. Вернувшись, вытащил пистолет, проверил затвор и обойму. По виду ствол был сухим, однако поручиться, что он выстрелит, не получалось. Положив его рядом, я лег на лапы. Даша все это время ощупывала ногу. Потом легла и заелозила.

— Ветки колются.

Она произнесла это равнодушно и куда-то вверх.

— Не обращай внимания. Просто закрой глаза и поспи. Нам нужны силы.

— Для чего? Думаешь, мы выберемся?

— Как пить дать!

Последнюю фразу я произнес со всей доступной мне уверенностью. И даже улыбнулся в глиняный потолок неизвестно чему. Вскоре мы задремали. Но поспать долго у меня не вышло. Через полчаса я открыл глаза и прямо перед собой обнаружил Дашино лицо. Она спала на моей руке. Ее дыхание согревало мне щеку.

Я закрыл глаза. Мне показалось стремным вот так вот глядеть на спящего человека. Но заснуть не удалось, и мой взгляд стал перебирать Дашины черты. Сначала он прикоснулся ко лбу. Иногда по нему пробегали морщинки, словно девушке снился тревожный сон. Потом обследовал веки, нос и приоткрытые губы. Их расположение придавало лицу беспомощный вид. Тяжеловатый подбородок нарушал это впечатление. Затем взгляд вернулся к векам. Рассмотрел голубоватые капилляры, отметил длинные ресницы и хрупкую белизну.

Тут ресницы дрогнули. Я резко зажмурился, услышал смешок и открыл глаза. Даша улыбалась. Я улыбнулся в ответ. Она не убирала голову, я не шевелил рукой. В полной неподвижности и тишине мы смотрели друг на друга, и почему-то это было очень важно. Сложно объяснить. Спустя какое-то время Даша уснула, я — вместе с ней.