Джей Вэнс - Элегия Хиллбилли

Несмотря на репутацию, в Аппалачах — особенно в северной Алабаме, Джорджии и южном Огайо — прихожан гораздо меньше, чем на Среднем Западе, между Мичиганом и Монтаной. Как ни странно, все мы уверены, что ходим в церковь гораздо чаще, чем есть на самом деле. По результатам недавнего опроса Института Гэллапа [24] Институт Гэллапа — американский институт по изучению общественного мнения, с 1935 года проводит регулярные опросы населения по проблемам внутренней и внешней политики страны. и у южан, и у обитателей Среднего Запада оказываются самые высокие показатели посещения церкви в стране. Однако в реальности на Юге верующих значительно меньше.

Этот самообман — очередное свидетельство культурного давления. На юго-западе Огайо, где я родился, а также в Цинциннати и Дейтоне очень низкие показатели посещаемости церкви — примерно такие же, как в ультралиберальном Сан-Франциско. Однако в Сан-Франциско, насколько мне известно, никто не стыдится говорить, что не ходит в церковь (более того, многие стесняются признать, что на самом деле там все-таки бывают). В Огайо — наоборот. Даже ребенком я лгал, утверждая, будто регулярно хожу на службы. И по данным Института Гэллапа, я такой не один.

Это сравнение вызывает ужас, ведь по идее религиозные организации должны оказывать людям поддержку; тем не менее в той части страны, которая сильнее всего страдает от упадка производства, безработицы, наркозависимости и разводов, посещаемость церквей стремительно падает.

Отцовская церковь предлагала поддержку, в которой отчаянно нуждались люди вроде меня. Алкоголикам она подставляла дружеское плечо и дарила ощущение, что со своей зависимостью они борются не в одиночку. Будущим матерям давала крышу над головой и бесплатные курсы. Если кому-то требовалась работа, в церкви могли подыскать хорошую вакансию или дать рекомендации. Когда у отца начались финансовые проблемы, прихожане скинулись и купили семье подержанный автомобиль. В том извращенном мире, который меня окружал, религия протягивала руку помощи, не давая верующим свернуть с намеченного пути.

Отцовская вера меня увлекла, хотя я быстро понял, что именно она сыграла решающую роль в его решении отказаться от родительских прав. Мне нравилось проводить с отцом время, но я по-прежнему чувствовал себя преданным, и мы часто обсуждали, почему же так вышло. Впервые я услышал его версию событий: что алименты были ни при чем и отец от меня не «отказался», как утверждали мать и бабушка, напротив — нанял целую армию адвокатов, чтобы меня удержать.

Однако он испугался, что борьба за опеку плохо скажется на моей психике. Когда он приходил ко мне после развода, я всякий раз забивался под кровать, опасаясь, что меня заберут и я больше никогда не увижу Мамо. Видя сына таким испуганным, отец сменил тактику. Мамо невзлюбила его сразу после женитьбы, когда он показал себя не с лучшей стороны. Поэтому, когда он приходил к нам, Мамо встречала его на крыльце с заряженным дробовиком наперевес и не мигая смотрела прямо в глаза. Поговорив с детским судебным психиатром, отец узнал, что я стал плохо вести себя в детском саду и у меня появились симптомы эмоциональных проблем. (Это чистая правда: после нескольких недель в саду меня забрали оттуда на год. Двадцать лет спустя я встретил свою первую воспитательницу. По ее словам, я был таким отвратительным воспитанником, что она проработала в саду всего три недели и навсегда ушла из профессии. Тот факт, что она вспомнила меня спустя столько времени, говорит явно не в мою пользу.)

В конце концов отец попросил Господа дать ему три знака, что усыновление пойдет мне во благо. Видимо, он эти знаки получил, потому что я стал законным сыном Боба Хамела — абсолютно постороннего мне человека. Я не сомневаюсь в искренности отца, но, хоть и сочувствую его сложному выбору, мне несколько не по себе от мысли, что судьбу своего ребенка он решал, руководствуясь подсказкой Господа.

Впрочем, я понял, что прежде всего он заботился обо мне, и это немного сгладило былую обиду. В целом я любил и своего отца, и братство, в которое он меня привел. Не знаю точно, привлекала ли меня сама церковь или мне просто хотелось стать к отцу как можно ближе (скорее всего, и то и другое); так или иначе, я обратился в религию. Запоем читал книги по креационизму [25] Креационизм — философская христианская концепция, согласно которой Земля со всеми живыми существами создана по замыслу Творца. и затевал в онлайн-чатах споры с приверженцами научной теории эволюции. Узнал о пророчествах тысячелетия и убедил себя, что миру придет конец в 2007 году. Даже выбросил свои диски с песнями «Блэк Саббат». Папина церковь это поощряла, потому что ставила под сомнение мудрость светской науки и мораль светской музыки.

Несмотря на то что юридически мы с отцом были чужими людьми, я стал проводить с ним много времени. Я бывал у него на праздниках и ездил в гости каждые выходные. Так моя жизнь опять разделилась надвое.

Отец сторонился маминой родни, а те в свою очередь избегали его. Линдси и Мамо были рады, что у меня появился близкий человек, но обе по-прежнему ему не доверяли. Мамо называла его «донором спермы» и напоминала, что он бросил меня в самый критичный момент. Хоть я и сам обижался на отца, бабушкино упрямство все только усложняло.

Как бы там ни было, мы с отцом становились все ближе — и с его церковью тоже. У его вероисповедания был лишь один изъян — оно способствовало изоляции от прочего внешнего мира. В доме отца я не мог слушать Эрика Клэйтона: не потому что в его песнях звучали какие-то непристойности, а потому что Эрик Клэйтон находился под влиянием демонических сил. Наверняка вы знаете шутливую байку, что если сыграть песню группы «Лед Зеппелин» «Лестница на небеса» наоборот, то получится злое заклинание, — так вот, прихожане отцовской церкви считали этот миф чистейшей правдой!

Сперва все их требования я принимал за правила, которые надо соблюдать — или аккуратно обходить стороной. Я был очень любопытным ребенком, и чем глубже увязал в евангельском богословии, тем острее испытывал недоверие ко многим устоям нашего общества. Эволюция и теория Большого взрыва стали для меня не научно обоснованными истинами, а поводом для ожесточенных споров. Во многих проповедях, что я слышал, яростно критиковались другие христиане. В бесчисленных теологических баталиях противоположную сторону обвиняли не только в неверном толковании Библии, но и в том, что они вовсе не христиане. Я всегда восхищался дядюшкой Дэном, однако когда он обмолвился, что католики принимают теорию эволюции, мой восторг несколько угас. Новая вера вынуждала искать в своем окружении еретиков. Друзья, интерпретировавшие Библию иначе, чем я, теперь «оказывали на меня дурное влияние». Даже Мамо упала в моих глазах, потому что при всей своей набожности поддерживала Билла Клинтона.