Роберт Ирвин - Алжирские тайны [litres]

– Разумеется. Очень мило с вашей стороны, что вы пришли.

– На вашем месте я бы не стал подавать руку моему телохранителю. У него довольно крепкое рукопожатие.

Паоли восхищенно взирает на Нунурса. Я уверен, что в доме Мориса для Нунурса нашлась бы работа. Нунурс, глядя на Паоли, свирепо скалит зубы.

– Ну, в таком случае не буду, но разрешите мне предложить вам обоим выпить.

– Я выпью джина, а ему – фруктовый сок.

Он провожает нас к стойке, за которой занят приготовлением сложных коктейлей чернокожий официант. Мы получаем наши напитки, а Паоли снова зовут к двери. Я возбужден и в то же время предчувствую недоброе. Похлопывая себя по бедру, дабы убедиться, что пистолет еще на месте, я замечаю, что у меня началась эрекция. Я поворачиваюсь лицом к гостям. Насколько мне известно, это не костюмированный бал, но я вижу здесь множество клоунов.

Явно пожилые представители золотой молодежи, алкоголики-землевладельцы, государственные служащие, удалившиеся от дел после Виши, офицеры, вышедшие в отставку, чтобы стать профессиональными наемниками, и целая мафия знатных дам, которые заправляют крупнейшими в этих краях благотворительными обществами. Некоторые из них выставляют напоказ галстучные булавки или броши Верцингеторикса. Да и вообще у многих гостей грудь в орденах. Правда, Железного креста я пока ни у кого не вижу, зато присутствует человек с моноклем и дуэльными шрамами. Шанталь нигде не видно.

Когда мажордом возвращается к стойке с двумя вновь прибывшими, я его окликаю:

– Эй, Паоли! Где же очаровательная хозяйская дочь, Шанталь? Кажется, так ее зовут? В прошлый раз я был очень рад с ней познакомиться.

– У Шанталь разболелась голова, и она прилегла наверху, но попозже обещала спуститься.

У Паоли и у самого довольно страдальческий вид. Не знаю почему, но я уверен, что он лжет.

– А где наш хозяин, Морис?

– Ухаживает за Шанталь.

Помолчав, он продолжает:

– Однако разрешите мне познакомить вас с некоторыми гостями.

– Это не обязательно. А вон там, часом, не Криста Маннерлинг? Пойду-ка я ей представлюсь.

Нунурс отходит и прислоняется к стене, а я направляюсь к Кристе Маннерлинг. Груди у Кристы (Фрейя в «Золоте Рейна» и Брунгильда в «Валькирии») напоминают покрытые слезинками головки сыра. Только богатое общество могло бы произвести все первосортное мясо, втиснутое в корсет этой дамы. Я пробираюсь сквозь собравшуюся вокруг нее толпу внимательных слушателей. Мне нечего ей сказать. Я просто хочу тихо, не привлекая к себе внимания, постоять среди этих людей и продумать свой следующий шаг. Я знал, что попасть сюда будет легко. Выбраться отсюда будет трудно, и я еще не знаю, как это сделать. Один выстрел в стенах виллы – и сад будет кишеть полицейскими и Морисовыми громилами. Может быть, даже хорошо, что Шанталь лежит сейчас на кровати у себя наверху, где можно, воспользовавшись случаем, убить ее без шума.

Ну что ж, тогда, заметив, что Морис снова спустился вниз, я тотчас должен ускользнуть от этой компании зануд и спокойно подняться по лестнице, а потом надо… а потом… а потом я осторожно поверну дверную ручку и неслышно войду в комнату. Шанталь будет лежать на кровати в длинном вечернем платье. На ночном столике – знакомое распятие и захватанный экземпляр «Хоббита». Когда она увидит меня, глаза у нее расширятся. Угрожая пистолетом, я велю ей раздеться. Как только Шанталь вылезает из трусиков, она закрывает руками грудь. Умоляющий жест. Мясо тянется к мясу. Позабыв об оружии, я роняю его на ночной столик и делаю шаг вперед, чтобы обнять Шанталь, как вдруг она хватает пистолет и торжествующе целится в меня. Я велю ей стрелять. «Он не заряжен».

– А вы чем занимаетесь, месье… э-э?.. – интересуется Криста, бесцеремонно прерывая мои мечтания.

– Я, мадам? Я, э-э… торгую фармацевтическими препаратами в Гренобле.

– Как интересно!

– Ну что ж, благодарю за любезность, Криста, но, похоже, вы говорите не то, что думаете. А это и в самом деле интересно. В торговле фармацевтическими препаратами в Гренобле я самый большой человек. Запомните фамилию – Руж. А если я считаю себя самым большим человеком в Гренобле, значит, речь идет об очень больших деньгах – до вычета налогов мой оборот составляет около двух миллиардов франков. Вы слышали когда-нибудь о филодоксидрине?

Она качает головой.

– О нем знают лишь очень немногие люди вашего круга. Но это весьма ходкий товар, особенно в Африке – в Африке он идет нарасхват, и именно благодаря налогам с возрастающего оборота таких компаний, как моя, в этих краях все еще существуют и опера, и армия.

Продолжая говорить, я замечаю, что Паоли с одним из своих прихвостней подошли к нам и присоединились к группе слушателей.

– Но, по правде сказать, я не уверен, что мы здесь нуждаемся в армии. Как крупный налогоплательщик, могу вас заверить, что это непомерное фискальное бремя, а как крупный экспортер товаров в Африку, могу вас заверить, что нас приятно удивило то, как быстро вырос наш товарооборот в наших бывших колониях после объявления независимости. При старом режиме существовало множество ограничительных инструкций, которые очень мешали эффективному ценообразованию и целесообразному распределению наших медикаментов. Короче говоря, суть в том, что, даже если колонизаторы уйдут, мы все равно будем получать барыши.

Вид у Паоли кровожадный. Я поворачиваюсь и смотрю ему прямо в глаза.

– Теперь, когда бельгийцы выводят войска из Конго, мы видим там прекрасные перспективы. В общем, мы видим множество возможностей в странах Африки, недавно получивших независимость… Насколько можно судить по опыту работы моей компании в Сенегале, в этих Людоедских Народных Республиках может сойти с рук и убийство. Ну, не убийство, так сбыт противозачаточных средств под видом таблеток для повышения потенции и…

Кто-то заиграл на рояле тему шлема-невидимки из «Золота Рейна», и Криста направляется в ту сторону. Паоли шепчется со своим подельником. Этот тип чем-то неуловимо похож на военного. Я тычу подельнику пальцем в грудь:

– Настоящих пиратов нашего времени не сыщешь ни в Иностранном легионе, ни в парашютно-десантных войсках, несмотря на все их элегантные мундиры. Да-да! Нынешние авантюристы устремились на передний край совершенствования новых технологий. Не отстают от них и фармацевты, и я горжусь своей ролью в этой отрасли.

Я говорю все громче и громче. Но это бесполезно. Они меня не слушают. Фактически я разговариваю сам с собой. Я возвращаюсь к своему джину и к созерцанию лестницы – мрачного ряда ступеней на эшафот для подведения итогов мучительной любви, убитой женщиной, которую я люблю, а фактически – для казни приговорившего себя к смерти террориста. Чушь, сплошная чушь! Не хочу я умирать! Я приношу слишком большую пользу революции. Если мне и свойственно стремление к смерти, то оно принимает форму пожелания скорой смерти всем угнетателям и коллаборационистам. Но сейчас, когда я обвожу взглядом комнату, мне кажется, что все эти люди, имевшие когда-то шансы на успех у Гитлера и Муссолини, всё прошляпили. Что же до неофашизма, то «в первый раз как трагедия, во второй раз – как фарс». При взгляде на «Сынов Верцингеторикса», которые разбрелись по комнате, меня еще больше, чем прежде, поражает их нелепый вид. Это дилетанты от революции. История развивается не по их указке, и в самых глубоких тайниках своих усохших душонок они это сознают.