Марина Аромштам - Белый верх – темный низ [litres]

Однако мама все-таки многое понимала – и про своих детей, и про «деньрождение». Мы с братом не хотели, чтобы нам подарили книжку (ах, как стыдно, но я совсем не хотела в подарок книжку) или что-нибудь из одежды. Я хотела игрушку. Уже училась в школе, а все хотела игрушку – и в четвертом классе, и в пятом. Какую-нибудь замечательную. Не то чтобы у нас было мало игрушек. Но все-таки не так много. Все игрушки были «сосчитаны», у всех были имена и «особое предназначение». И нужны были новые – катализаторы для фантазии… День рождения был таким праздником, когда (так считали мы с братом) нам полагались игрушки. И когда мама выбирала для нас подарки, прибегать к мудрости про дареного коня обычно не приходилось.

Что касается папы, то он очень много работал. Он работал с утра до вечера, а иногда даже ночью. (Но не так, как работали люди до революции, при царе. В советской стране все работали, потому что это была «страна трудового народа». И папу, в отличие от того, что было до революции, никто не эксплуатировал: в нашей стране не осталось эксплуататоров. Теперь они все обитали на загнивающем Западе… И потом, папе нравилось работать с утра до вечера.) Папа работал в школе-интернате. Утром у него были уроки, русский с литературой, а во второй половине дня он работал как воспитатель. И несколько раз в месяц дежурил по ночам: у интернатских педагогов, как у больничных врачей, были ночные дежурства. Поэтому неудивительно, что у папы образовался некоторый недостаток информации обо мне. Восполнял его папа с помощью произведений литературы и талантливого советского кино.

Тут, конечно, могли возникнуть противоречия. С одной стороны, папа обожал фильм «Гусарская баллада». И некоторые книги, героиням которых мой тренировочный костюм очень бы подошел. Но, с другой стороны, папа много знал наизусть из Пушкина. А у Пушкина было: «Три девицы под окном пряли…». И Царевна-лягушка опять же заработала похвалу тем, что смогла вышить царю праздничную рубаху…

Накануне моего десятилетия папа отправился выбирать для меня подарок в магазин «Лейпциг». Там продавались товары, произведенные «братским трудовым немецким народом» из ГДР (Германской Демократической Республики). ГДР была «хорошей» страной. После войны в этой части Германии установился социалистический строй (взял и установился), и ГДР вступила в Варшавский договор – военный союз стран социализма, созданный в противовес военному блоку НАТО (куда входили «плохие» страны – капиталистические).

В магазине «Лейпциг» можно было купить что-то совсем неожиданное (я бы даже сказала, немыслимое), от одежды до игрушек. И вот папа внезапно увидел там вещь, которая разом вытеснила из его головы девочек в тренировочных костюмах. Он, наверное, тут же представил меня, свою дочь, в образе некой сказочной Варвары-красы, длинной косы. И так живо представил, что отстоял длиннющую очередь (а как же иначе, без очереди?) и купил эту вещь .

И вот у меня день рождения. Мне исполнилось десять лет. Мама и папа выходят из комнаты и чем-то шуршат в прихожей. Я сижу и рисую. Точнее, я до этого рисовала. А теперь уже делаю вид, что занята рисованием – просто вожу бессмысленно карандашом по бумаге и прислушиваюсь к шуршанию. И понимаю: сейчас… сейчас… они вернутся с подарком. Они скажут слова, которые у нас принято говорить: «Дорогая Мариночка! Поздравляем тебя с днем рождения!» (это всегда произносит мама) – и вручат мне подарок. И захотят увидеть, что я радуюсь, что я счастлива. Даже если они подарят… А я в десять лет хочу игрушку… И день рождения всего один раз в году… Меня накрывает чувство приближающейся катастрофы. На лице застывает какая-то неправильная улыбка.

Мама и папа входят. Руки они держат за спиной. И мама произносит приподнятым радостным голосом:

– Дорогая Мариночка! Поздравляем тебя с днем рождения!..

А в глазах у нее – тревога. На лице у папы – улыбка иноземца. Он чуть медлит, потом достает из-за спины подарок и протягивает мне. Подарок завернут в бумагу. Что-то плоское, прямоугольное. Что это может быть?

Не важно. Уже не важно. Почему-то мне хочется плакать.

Я с трудом справляюсь с бумагой: там маленький чемоданчик. На секунду в сердце вспыхивает надежда.

Папа следит за моими руками. И за моим лицом…

Я непослушными пальцами расстегиваю замочки.

В чемоданчике… очень красиво уложены пяльцы, иголки и нитки мулине. И синтетические платочки, свернутые аккуратными треугольничками. (Немцы, согласно народной мудрости, педантичны и аккуратны, любят во всем порядок.) На треугольничках – бледные крестики. Набор для вышивания…

– Дочь! (Папа всегда обращается ко мне «дочь». А мама зовет по имени – Маринка или Мариночка…) Тебе нравится?

– Нравится.

– Так скажи «спасибо».

– Спасибо.

Папа хмурится и уходит на кухню. Мама не знает, что делать.

Я захлопываю чемоданчик. Потом опять открываю. Я понимаю, что должна улыбаться…

А у меня с иголками-нитками были сложные отношения.

В начальной школе нас обучали… писать, читать, считать?

Конечно. А еще у нас были уроки труда. И на этих уроках мы учились штопать, ставить заплатки и пришивать пуговицы (пуговицы с двумя дырочками, с четырьмя и на ножке). Пуговицы в первом классе пришивали на маленькие тряпочки. Ставить заплатки мы тоже учились на тряпочках. Приносишь на урок тряпочку, прорезаешь в ней дырку (как покажет учительница), а потом эту дырку штопаешь. И еще были разные швы – «наметочный», «через край», «петельный», «вперед иголку»…

Может, скажи нам: дети, это уроки войны. Война закончилась больше двадцати лет назад, но мы еще помним, что значит «каждая тряпка – на вес золота».

Кроме того, вы живете в обществе «дефицита», где все время чего-нибудь, да не хватает. Или хватает не всем. И умение штопать одежду может вам пригодиться.

Так нет же! В школе нам с помощью штопки дырок, которые мы и прорезали, и с помощью разных пуговиц «прививали любовь к труду».

Почему? А вот почему:

«Без труда не выловишь и рыбку из пруда».

«Терпение и труд все перетрут».

«От каждого по способностям, каждому по труду».

И вообще: «Труд создал человека из обезьяны». (Будем считать, что это тоже народная мудрость.)

В какой-то момент (когда я уже заканчивала институт) мне стало казаться, что в этой цепочке – «штопка – любовь к труду» (возможны варианты) – не хватает логических звеньев. Я пыталась понять, как это может работать: сначала ребенок полюбит штопать маленькие дырки (пришивать маленькие пуговицы), потом – большие дырки (большие пуговицы). А потом? Свою любовь к пришиванию пуговиц он будет распространять… на что? Как тут осуществляется переход от частного к общему?