Кирилл Кобрин - Поднебесный Экспресс [litres]

В вагон-ресторан входит Донгмей, она вежливо улыбается всей компании, заказывает стакан свежевыжатого сока и садится рядом с Улофом. Швед умолкает. С несколько преувеличенной торжественностью он чокается с невестой, явно пытаясь сделать вид, что пьет тоже сок. Донгмей говорит, что ей стало скучно сидеть одной в купе, ведь Интернета нет. Улоф заторопился и объявил, что пришло время наконец-то хорошенько изучить карту Бургундии, ведь они поедут туда, в город Везле, смотреть собор, где проповедовали Второй крестовый поход. Будущие супруги приканчивают напитки и уходят. Оставшиеся некоторое время молчат, но потом, пожелав друг другу спокойной ночи, также начинают расходиться. Дараз не может найти бумажника, и официант с асимметричными морщинками, исполняющий вечерами функции бармена, помогает ему. Закрывая за собой дверь вагона-ресторана, я увидел, как оба они ползают между креслами на четвереньках.

Конечно же, я проспал и на завтрак пришел к холодной овсянке и каменным тостам. Зато кофе горячий и яйца сварены как надо. Жить можно. Сюин лениво дохлебывала загадочный китайский напиток; очевидно, она осталась из вежливости, поприветствовать учителя. Спалось ей, как и мне, превосходно: перестук колес, отрезанный от сети ломоть смартфона, полная тьма и тишина. «Ночью в соседнем купе – не в вашем, конечно, с другой стороны – кто-то довольно громко разговаривал, но недолго». Впереди пустой день, и Сюин просит у меня чего-нибудь почитать. Вот так бы во время учебного года.

Вагон-ресторан полупуст. Уверен, китаец был первым, кто пришел, вкусил и ушел. Пустую посуду на его месте уже убрали, чтобы не разгневать красно-белого русского, но забыли салфетку, она упала на пол, да так там и осталась – флаг капитуляции перед невозможностью сделать вид, будто ничего не было. Всегда что-нибудь останется: улика, след, капелька, отпечаток неловкого пальца, табачное волоконце или запасная пуговичка из тех, что зачем-то пришивают внизу рубашки. Володя, забыв о кофе, складывал на айфоне пасьянс. Видно, ему скучно; пришлось нарочито деловито проскользнуть мимо его стола к своему месту, будто Сюин ждала меня с каким-то срочным делом. Впрочем, поздоровались и улыбнулись друг другу. Ода не было – то ли уже, то ли еще, а Дараз, сосредоточенно выковыривавший ножом мед из углов мелкой пластиковой ванночки, приветствовал меня неясным мычанием, не поворачиваясь. «Ничего, ничего», – пробормотал я, не желая вступать в дальнейшие контакты, иначе температура моей овсянки упадет с отметки живого человеческого тела до трупного хлада. Стив оторвался от толстенной растрепанной книги в мягком переплете, кивнул и остановил проходящего официанта. С помощью нескольких китайских слов и жестов он пытался попросить принести кофейник, а не чашку кофе. Удивительным образом, второй официант, без каких бы то ни было морщин, симметричных или асимметричных, ответил ему на приличном английском, да, сейчас найдем какой-нибудь сосуд и нальем туда много кофе. Все будет через три минуты. Британец опять превратился в ребенка, страшно обрадовался, услышав родной язык, похлопал по плечу официанта и в восторге обернулся в нашу сторону. Его большие старые пальцы сложились в кружочек. ОК. Чжэн не было, и следов ее присутствия тоже. Надо бы, конечно, поинтересоваться ее здоровьем, но чуть позже, на сытый желудок. Улоф с Донгмей, видимо, завершив ночью стадию горячей войны, которая последовала за вчерашней холодной, находились в фазе peace and love . Они ворковали.

Дараз, дочиста выскоблив ванночку, медленно отложил нож, осушил чашку, осторожно отодвинул стул и встал. Помедлил, лениво поглядел в окно. Заметно, что идти в купе ему не очень хочется, да и вообще он просто не знает, чем заняться. Такое бывает с трудягами, оказавшимися в ситуации вынужденного безделья. Он был даже одет весьма тщательно и торжественно – а ведь всего лишь только завтрак второго дня путешествия… На Даразе узкие джинсы, мягкая красная рубаха и коричневый пиджак. Пиджак щеголеватый, с некоторой восточной орнаментальностью; вместо пуговиц на обшлаге рукавов – рядок каких-то булавочек, то ли стрел, то ли дуэльных пистолетиков. Переведя взгляд на Сюин, я понял, что Дараз не один такой, она тоже принарядилась. Так и понимаешь, как на самом деле люди проводят б о льшую часть времени жизни. Вырубили вайфай, и вот уже некоторые от нечего делать наряжаются. У остальных изменений в стиле одежды не наблюдалось: предсвадебные путешественники слишком поглощены друг другом, а британец… ну он просто привык. Человек привычки. Он и остаток жизни спокойно просидит без Интернета. Молодец. Некоторую загадку представлял только русский; вряд ли в его чемоданах покоятся толстые тома сочинений Карамзина, Фоменко и Старикова. С другой стороны… Я вообразил себе эту жизнь, разбитую на фазы пассивного залегания и взрывов алчбы, страха, надежды; однообразные поездки по убогим райцентрам, перемежаемые вызовами на ковер и селекторными совещаниями (или как там это сейчас у них называются), и вдруг начальство спускает сверху нечто . А при нечто – денежки. Возникает суета, реверберируют нервы, жужжат пилы распила, на скорую руку стряпаются операции прикрытия, венчает процесс немногословная дележка – и вновь штиль. Поднебесный Экспресс идеально вписался в эту схему. Фаза пассивного залегания. Игр в телефоне и лэптопе навалом. Так что особой скуки нет – и нет никаких причин тратить время на прикид. Но вот с кем не понятно, так это с молчаливым китайцем и с Чжэн. Пришел ли первый в том же костюме, что и вчера? Какая на нем была рубашка? А Чжэн? Скучно ли ей? Чем занимается в своем купе? Неужто еще спит?

Будто подслушав мои мысли, Стив оторвался от книги, тряхнул головой и сказал: «Черт, а где же Чжэн»? Сюин повернулась к нему и, кажется, первый раз за все время внимательно посмотрела. Спросила меня на русском: «Где же она?» Я ответил, что, наверное, спит, ведь вчера пришлось рано вставать, да еще этот припадок был. Донгмей – тоже, кажется, в первый раз – обнаружила существование Сюин как достойного социального существа, с которым можно обмениваться взглядами и словами. Слова были китайские. Сюин ответила ими же, а потом тихонько мне перевела: «Она беспокоится. У Чжэн вчера был сильный приступ». Дараз оторвался от окна, в котором последние четверть часа показывали унылые пажити, и предложил Стиву постучаться и спросить у Чжэн, все ли в порядке. Стиву не очень понравилось такое – даже столь невинное – вмешательство в его частную жизнь (на орбите которой, как ему казалось, по эллипсу вращается Чжэн, то приближаясь – когда ему это нужно, – то удаляясь), но делать нечего. Сунув книжку под мышку, он направился к выходу из вагона-ресторана. Вообще это было странное утро, когда социальные перегородки и лесенки стали расшатываться: проходя мимо Володи, Стив вдруг обратил внимание на узор олимпийки и даже несколько затормозил. Ему очень хотелось показать, что стучать в купе Чжэн он идет не потому, что ему кто-то там посоветовал, а он давно собирался, между прочими делами. И вот одно из дел – рассмотреть побеги белой хохломы на алых Володиных плечах. Володя, поглощенный пасьянсом, ничего не замечал. Стив перевел взгляд с русского плеча на экран телефона, который русский держал перед собой. Не найдя там ничего интересного, британец двинулся дальше, еще раз слегка задержался у выхода, прочел название англоязычной газеты, несколько экземпляров которой – вместе с меню и рекламными проспектами – торчали из подвешенной на стене корзиночки слева от выхода, и вышел в коридор.