Авраам Иегошуа - В поисках личности. Рассказы современных израильских писателей

Тусклый свет на лестнице погас, и она попыталась на ощупь найти фосфоресцирующую кнопку. Но на последнем этаже кнопка то ли была не предусмотрена, то ли облупилась и выпала. Руку запорошило известкой и крошками штукатурки, и женщина по-крестьянски отерла ее о юбку.

— Ну, как же мы в темноте-то? — обратилась она по-русски к той, что помоложе. — Спустилась бы ты, милая, да включила бы свет.

— Не стоит, — ответила та тоном, в котором звучало вечное недовольство.

В этот момент дверь адвокатской конторы открылась — вышел кто-то из посетителей. Лицо старшей прояснилось, она взялась рукой за косяк, чтобы дверь не закрылась и они опять не остались в потемках.

В приемной худая секретарша с крупными зубами наводила марафет перед уходом. На конторке перед ней лежала открытая сумочка.

— Мы до адвоката, — объяснила старшая из женщин на неуклюжем иврите.

Присутствие секретарши заставило ее несколько стушеваться. Секретарша повела плечами — губы ее были сложены треугольником в ожидании помады — и указала на дверь в кабинет. Они вошли. Старшая назвалась и представила дочь.

В кабинете горела лампа дневного света. Адвокат внимательно оглядел дочь. Все во внешности девушки было от матери, но все казалось совсем другим. Жестокость, написанная на лице, стала менее простодушной, более напористой. Дочь была послабей и позлей. Дешевая розовая кофточка и юбка змеино-зеленого цвета. Через плечо цепочка, на конце которой болталась пластмассовая сумочка. На ногах следовало быть сандалиям с золотистыми или серебряными дужками. Но — неожиданность! — обута она была в добротные кожаные туфли. Наверное, получила в подарок от хозяйки, у которой работает, подумал адвокат, а следить за ними не умеет.

Встретил он их без особого восторга. За день он порядком устал, а вечером предстояло идти на заседание кружка. Раз в неделю они, несколько старых приятелей, собирались для обсуждения правовых аспектов еврейского законоучения, и он не хотел опаздывать, хоть в последние годы в кружке все меньше и меньше говорили о юридических проблемах, а больше обменивались сплетнями и анекдотами. Старость.

— Слышала, господин по-русски говорить, — неуверенно произнесла женщина на своем подобии иврита.

— Говорю.

— Ну, слава Богу, миленький, — перешла она на русский, — а то трудно мне на иврите все объяснить. Вот, значит, дочка моя. А родилась она в России. Я-то сама, уважаемый господин, русская, из-под Кременчуга. Потому что во время войны Степан, женишок-то мой, без вести пропал. А я была на сносях. И познакомилась я с одним человеком, эвакуированным, звать Перельмутер. Ездили вместе с ним с места на место, пока не доехали до Туркмении. Там она и родилась. Потом вздумалось новому моему, Перельмутеру, значит, податься в Палестину, то бишь в Израиль. Нелегко было нам здесь, ох, нелегко. Жили мы в монастыре, а Перельмутер-то сбег. Да-да, взял и сбег. Я и говорю — зачем было тащить нас сюда, ежели хотел убечь. Только все ж таки убег. Бывают такие люди. А дочка пока росла и вот видите, какая вымахала.

— Если вы хотите, чтобы я разыскал вашего Перельмутера… — нетерпеливо прервал ее адвокат.

— Нет, нет. На кой мне Перельмутер? Мы с ним не женаты, и ничего промеж нас уже нет. Пусть живет как знает и нам не мешает жить. Бог с ним. Только вот ведь какая загвоздка: дочь надумала ехать в Канаду. Я ей и говорю: «Хочешь ехать счастья искать? Ехай себе с Богом». Только вот пошли мы в консульство, а там нам говорят: непонятно, кто она есть, личность, значит, ее какая, если по форме, чья она — Степана или Перельмутера, или кого другого. Я уж объясняла и так и эдак, только не понимают. И визу ей не дают. Ни в какую. Вот мы к вам и пришли, господин адвокат. Вы ж законы знаете. Так найдите, что у нее за личность такая, чтобы ей разрешили ехать в Канаду. Век за вас будем молиться.

— Это можно узнать в отделе учета гражданского населения, — сказал юрист. — Обратитесь туда сами. Жалко ваших денег.

— Да разве ж я в этом понимаю? Нет уж, вы пойдите сами, узнайте в этом самом населении, а мы вам заплатим и расстанемся с миром.

Адвокат нажал на звонок, чтобы вызвать секретаршу. Но та уже успела улизнуть, поскольку ее рабочий день подошел к концу. Тогда он пересел за другой стол и сам двумя пальцами стал отстукивать доверенность на машинке. Стекло на стеллаже, где стояли своды законов, дребезжало при каждом ударе по клавишам. Дочь сначала глядела на полку с детским любопытством, а потом дотронулась пальцем до дрожащего стекла, и дребезжание прекратилось. Это явление заинтересовало ее. Она то убирала палец, то прикладывала его вновь и расстроилась, когда адвокат кончил печатать. Потом она еще некоторое время разглядывала пальцы, будто ожидая продолжения.

Мать расписалась медленной вязью кириллицы всюду, где ей было указано. В качестве адреса она указала на старый монастырь в северной части Иерусалима. Там она делает все: убирает, закупает овощи. В монастыре у нее и сейчас своя комната.

Адвокат велел им прийти через несколько дней, встал и направился к двери. Ступая за ним, женщина продолжала говорить — ведь не каждый день ей выдается говорить по-русски, кроме как в монастыре. Но адвокат не любил заводить бесед с клиентами, окончив обсуждение их дел. Он выждал несколько минут — пусть спустятся и отойдут подальше — погасил свет и вышел сам. Возле подъезда была лавчонка, источавшая жизнь и свет в темноту иерусалимского вечера.

Он зашел, купил булочки и еще дневную порцию сыра для кота. В юности кот любил выводить богатые рулады, поэтому он назвал его Каценбах, но с годами кот обрюзг и притих. На улице, по пути к машине, адвокат задумался: почему, собственно, она так хочет, чтобы дочь уехала в Канаду. Ведь матери обычно стремятся всеми силами привязать дочерей к дому. К тому же она одинокая.

— Ничего утешительного сообщить вам не могу, — строго сказал адвокат.

На этот раз она пришла сама, не объяснив отсутствия дочери.

— Я навел справки в отделе учета. Во-первых, ваша дочь несовершеннолетняя.

— Ну, конечно, — ответила женщина, — родилась она во время войны. Сейчас ей шестнадцать. Стало быть, несовершеннолетняя. Ну и что же. Девка она с головой и работящая. В Канаде не пропадет. Устроится.

— Во-вторых, она записана как дочь Перельмутера.

— Милый вы мой, а как же вы хотели, чтоб я ее записала?! Война была. Куда мне, женщине с ребенком, да еще с незаконнорожденным? Мы тогда жили с Перельмутером. Вместе ели, вместе спали, вместе приехали в Палестину, то бишь в Израиль. Как же мне было записать ее, если не на его имя?

— Ну, хорошо, хорошо, — сказал адвокат, — никто не предъявляет к вам никаких претензий. Только из-за этой записи ваша дочь не может выехать в Канаду без разрешения отца или того, кто записан ее отцом, то есть Перельмутера.