Чжан Цзе - Тяжелые крылья

— Каждый из нас с радостью купил бы машину или хотя бы мотоцикл, чтобы избавиться от этих мучений, — продолжал Люй Чжиминь, — но на нашу зарплату не больно купишь. Даже если деньги соберешь, надо еще в очередь попасть. Сейчас за всем очереди, вплоть до капусты. А о жилье и говорить нечего. У нас в семье шестеро, целых три поколения, так двадцать лет на десяти метрах толчемся. — Он вдруг подумал, что не стоило бы говорить этого, когда все пируют, и, почувствовав раскаяние, попытался сменить тему. — Ладно, всех горестей не перечислишь, лучше уж молчать. Я хотел сказать как раз другое: хотя неприятностей у нас много, но есть и отдушина — наша бригада. — Его глаза посветлели, и он заговорил почти с лиризмом, перестал как обычно размахивать руками: — Конечно, бригада не способна по-настоящему помочь с жильем, заработком, транспортом, прав таких не имеет, но мы по крайней мере думаем о человеке, заботимся о нем и делаем все, что можем; я знаю, что прибавки к жалованью не выпрошу, что в автобусе мне бока намнут, но едва приду в цех, погляжу на своих ребят, и все неприятности как рукой снимает!

Парни, до этого громко шумевшие, вдруг притихли и задумались.

— У нас ведь сегодня пирушка, а не производственное собрание, так что хватит рассуждать о делах! — первым нарушил молчание бригадир и с заговорщическим видом добавил: — Нечего брать пример с нашего министра, который все время толкует о революционизации, даже в праздники. Давайте лучше пировать! — Он повернулся к Чжэну. — А вам можно положить? — Он подцепил палочками большой кусок жареной рыбы и положил на тарелку Чжэну. — Ешьте, не церемоньтесь! И вы, ребята, не зевайте, а то все уже остыло…

— Если министр снова организует нам сверхурочную работу в Новый год, мы на эти деньги еще раз сможем в ресторан сходить, — промолвил Гэ Синьфа.

— Сяодун вовсе не о том говорит, не путай! — возразил У Бинь и смачно выпил. Потом поставил бокал на стол и пренебрежительно произнес: — Ты что, забыл, как в семьдесят шестом под самый Новый год, когда мы уже станки обтерли, министр вдруг приперся на завод и объявил, что хочет встречать праздник вместе с массами, по-революционному? Начальник цеха тогда еще умолял нас: «Братцы, поддержите, не уходите, ручаюсь, что это ненадолго. Министр долго не выдержит, не подведите перед начальством. Потом я каждому по две бутылки водки выставлю!» А утром министр в цех к нам пожаловал, а с ним женщина. Кстати, кто она такая?

— Завканцелярией министерства, — уточнил Ян Сяодун.

— Какая там завканцелярией?! — скривился У Бинь. — Обыкновенная прилипала! Оба они битый час, как в опере, пели нам про опасность реставрации правого уклона, а потом оторвали зады и смылись. Конечно, ему хорошо: домой придет на все готовенькое, несколько дней отдыхать будет, по гостям шляться. А мы без отдыха сиди, работницам даже одежду починить и постирать некогда. На одну дорогу туда и обратно у нас полпраздника ушло. Министр покрутился на заводе какой-нибудь час, а ему это зачли за встречу Нового года вместе с революционными массами, в газете пропечатали. И такие ловкачи все время в гору идут, черт бы их взял! Есть ли у Китая хоть какая-нибудь надежда? Для чего мы «банду четырех» свергали?

Гэ Синьфа налил ему пива:

— Выпей, остудись! Пусть он в своем кресле сидит, а ты своими железками занимайся. Зарплата же идет, чего тебе еще?

Но У Бинь не хотел успокаиваться:

— Нет, это дело серьезное! Разве такие начальники могут как следует проводить модернизацию страны? Им на народ начхать! Да, зарплата нам идет, но не увеличивается. Если власть будет в таких руках, нам надеяться не на что…

Художник снова толкнул ногой Чжэна. Тот сидел уже не такой радостный, как прежде. Напротив, сразу побледнел, скис, стал казаться холодным и отчужденным. Взяв бутылку с «маотаем», в которой еще что-то осталось, он налил всем понемногу и сказал, стремясь переменить тему разговора:

— Мне хочется выпить за вас.

— Тогда скажите тост! — поднял бокал Люй Чжиминь.

— Что же сказать? — Чжэн покосился на художника: тот по-прежнему улыбался своей наивной детской улыбкой. Чжэну очень хотелось, чтобы и он мог так улыбаться. — Ладно. Я рад, что сегодня выдался случай познакомиться и посидеть с вами. Надеюсь, что каждый из нас на своем рабочем месте добьется многого, верю, что мы еще встретимся. До дна!

Все выпили.

— Хорошее винцо! — промолвил У Бинь, облизывая губы. — А кто вы, почтенные? Скажите хоть напоследок.

Чжэн Цзыюнь застегнул китель:

— Он — художник, а я занимаюсь оргработой.

— А, организуете питание, отдых и прочее?

Чжэн засмеялся:

— Почти что так. Я смотрю, вы тоже покушать не дураки, немало денег спустили…

— Да, у нашего начальника цеха просто нос на сторону свернется от злости!

— Ничего, может, потом в другую сторону свернется и на место станет…

Когда художник и замминистра вышли из ресторана, в лицо им ударил холодный ветер. В ресторане было немного душно, а тут они будто разом окунулись в море: холодно, но приятно.

— Так чему вы тогда улыбались? — спросил Чжэн Цзыюнь. — Вы обещали объяснить.

— Я и забыл уже. По-моему, я целый вечер улыбался.

Они медленно пошли к трамвайной остановке. Глаза Чжэна блестели от света уличных фонарей, а в голове крутились разные мысли. Он первым прервал молчание:

— Сегодня я немало почерпнул для себя, этот Ян Сяодун помог мне понять одну важную вещь: как повысить активность масс. Нельзя читать им пустые нравоучения, твердить, что главное — работа, а жизнь, дескать, потом. Надо заботиться о них, верить в них, вдохновлять. Еще в древности говорили: «Благородный муж умрет ради друга». Знаете, как я в свое время пришел к революции? Не под влиянием «Коммунистического манифеста» или «Капитала», а потому, что прочел книгу итальянца Амичиса «Воспитание любовью» [21] Амичис (или де Амичис), Эдмондо (1846—1908) — итальянский писатель-социалист, утверждавший демократические и гуманистические идеалы. . Именно она подтолкнула меня к правде, добру, красоте. По-моему, Ян Сяодун неплохой психолог, не так ли? Но я виноват перед вами, пригласил поужинать, а сам заставил целый вечер слушать совсем неинтересные для вас разговоры!

— Почему неинтересные? Ребята говорили о том, что волнует сейчас всех. Я тоже немало почерпнул для себя.

— Правда? — удивился Чжэн Цзыюнь и даже приостановился, глядя прямо в глаза художнику.

— Да, только я в основном наблюдал за вами. Думаю написать ваш портрет, хотя чувствую, что это будет трудно: у вас очень быстро меняется настроение. И это мгновенно отражается во внешнем облике, не суметь передать эти нюансы было бы обидно, но это, видимо, неизбежно.

— Нет, нет, не надо ничего писать! — решительно запротестовал Чжэн.