Чжан Цзе - Тяжелые крылья

— Ты ужинала? У нас сегодня соленые утиные ножки, — проговорил Чжэн Цзыюнь с какой-то заискивающей улыбкой. Он знал, что это любимое блюдо дочери, и надеялся задержать ее хоть на пять минут, терзаемый страхом, что она мигом скроется в своей комнате.

— Правда?! — вскинула она брови. Эти угольно-черные брови были словно перепечатаны с лица Чжэн Цзыюня на копировальной машине. Каждый раз, когда он смотрел на дочь, он точно видел самого себя в молодости. В душе тотчас рождалась грусть о безвозвратно ушедших годах, печаль от прикосновения к вечности.

Юаньюань сняла с плеча и повесила на вешалку парусиновый вещевой мешок, в который можно было вместить цзиней двадцать риса. Чжэн Цзыюня разобрало любопытство: такой большущий мешок каждый день набит под завязку; интересно, что можно в нем носить?

Он смотрел, как она снимает с ног туфли на высоком каблуке, надевает шлепанцы, моет руки. Затем прошел за ней на кухню. Юаньюань открыла буфет и, поискав глазами, достала большую чашку с утиными ножками. Со словами «Вообще-то я уже ужинала» взяла одну ножку и начала жевать. Ногой выдвинула табуретку из-под стола, подтолкнула к отцу, затем выдвинула себе. Они сели.

— Мама, опять меня ругала? — спросила небрежно, выплюнув косточку.

— Нет.

Она чуть скривила губы. Мол, можешь не говорить, сама знаю. Есть больше не стала. Обсосала по очереди все пальцы правой руки.

— Папа, если я полюблю кого-нибудь, ты поверишь, что я полюбила достойного человека?

Вот это сюрприз! Чжэн совсем не готов был разговаривать на такие серьезные темы. Странные, с подковыркой вопросы дочери не раз приводили его в замешательство. Разумеется, нынешняя молодежь умна, но у нее есть и свой недостаток. И в общении, и в делах форма часто преобладает над содержанием.

Чжэн Цзыюнь хотел верить Юаньюань. Она уже не ребенок, легкомысленно относящийся к жизни, и психологически созрела довольно рано, хотя внешне производит впечатление инфантильной. Но ему не хотелось сейчас толковать об этом, тем более что дело касалось счастья всей жизни дочери. А что, если она чересчур поддается чувствам? Любовь — дело такое… кто может ручаться, что она всегда будет спокойной, согласной с устоями?

— Юаньюань! Отвечать на такой вопрос — что загадку разгадывать. Ты же знаешь, я не умею судить, исходя из предположений. Может быть, тебе кажется, что я слишком уж приземлен. Ну что ж, нас одна эпоха сформировала, а вас другая. У меня — работа в подполье, затем хоздеятельность… Слишком мало фантазий, слишком много реальных дел. Так что придется тебе рассказать, что это за человек. Я не могу наобум судить, кто хорош, а кто нет. А что, у тебя в самом деле уже есть кто-то?

Юаньюань расплылась в улыбке:

— Пока нет, но когда-нибудь будет.

— Ты расскажешь мне? — Он буквально молил ее, чувствуя себя безоружным перед своей любимицей.

— Конечно. — Дочь поднялась и чмокнула его в лоб. Она пахла солеными утиными ножками. — Папка, ты очень хороший! Ты мой самый лучший друг!

Чжэн Цзыюнь провел рукой по лбу. На руке осталась коричневая подливка и липкий утиный жир. «Конечно»… Как бы не так! Маленькая конспираторша.

Три фотографии — вот и все, что он знает. Опять сюрприз. Чжэн Цзыюнь взял карточки и еще раз внимательно рассмотрел их.

Если б Мо Чжэн не забирался в магазины, его можно было бы признать симпатичным парнем. Почему Е Чжицю решила усыновить его? И за что его любит Юаньюань? Что в нем есть, чтобы так к нему относиться? Неужели и Е Чжицю, и Юаньюань потеряли рассудок, мыслят не столь здраво, как Ся Чжуюнь? В голове Чжэн Цзыюня была сумятица.

Он ни разу не видел, чтоб дочь его так смеялась, как здесь на карточке. Да и ему самому, подумал он, вздохнув, никогда не доводилось смеяться так радостно, даже в молодости. Вероятно, из-за того, что на каждом шагу поджидала смерть, не до смеха было. И эта ее улыбка принадлежит только одному человеку. Не матери, что ее родила, не отцу, что ее воспитал, а человеку, которого неизвестно что ждет. Да, они ее родили, воспитали, а малый этот увел. На готовенькое явился.

Ся Чжуюнь сказала ему резко:

— Ты должен с ней разобраться!

Словно это он, а не дочка, дружил с Мо Чжэном. Разобраться? Сказать-то легко. Чжэн Цзыюнь вздохнул. Недавно один вышестоящий товарищ сказал пару слов — и ему да Тянь Шоучэну по полсотни горячих всыпали. А дело ни с места. Так же может и с дочерью получиться. Чжэн Цзыюнь вовсе не был уверен в обратном.

— Ты только не раздражайся, — промолвил он, — поговорим с ней спокойно. А то как бы в тупик не зайти. Здесь легко можно все испортить.

— Это ты ей во всем потакаешь, души в ней не чаешь, вот она и дошла до ручки! — Ся Чжуюнь, повернувшись, заметила, что забыла задернуть на окне занавеску. Совсем голову потеряла от гнева! Подошла и потянула за шнурок. Из-за маленького узелка на шнурке заело колесико, занавеска не поддавалась. Ся Чжуюнь хотела сорвать ее, изодрать в клочки. Чжэн Цзыюнь подошел помочь ей. Оттолкнув его руку, она с силой дернула на себя занавеску. Материя затрещала, образовалась большая дыра. Ся Чжуюнь, однако, не успокоилась, покуда не сорвала занавеску и не бросила себе под ноги.

Истерика! Да, прав был Цзя Баоюй [54] Главный герой романа Цао Сюэциня «Сон в Красном тереме». : когда девушка превращается в женщину, это страх и ужас.

Чжэн Цзыюнь, ни слова не говоря, поджав губы, сел на диван. Жизнь в этом доме вызывала у него отвращение. Часто люди по недомыслию, по небрежности губят сами себя и все, что их окружает. Он смотрел на валявшуюся в углу, без причины разорванную занавеску. Она походила на лопнувший воздушный шарик. Пока на окне висела, еще смотрелась, а сейчас — просто выцветшая, пыльная, ни на что не годная тряпка.

Ветер, ветер свистит в ушах. Мо Чжэн гнал мотоцикл на всей скорости. Юаньюань, втянув голову в плечи, зажмурившись, прижималась щекой к его широкой спине. Она устала. Счастливой усталостью. Куда они едут? А какая разница? Главное — что с Мо Чжэном. С ним можно и на край света. Она улыбнулась и коснулась рукой щеки юноши.

Мо Чжэн, слегка повернув голову, тронул руку губами. Эта маленькая рука, шершавая, как у мальчишки, соединяет его с Юаньюань — озорным человечком, завладевшим его душой и разумом. Из-за этого дорогого ему человечка фонари, что убегали рядами вдаль, казались ему бриллиантами, а мотоцикл — паромом, переправлявшим его через реку.

Юноша верил, что переправится. Обязательно переправится. Ради этого человечка, который прижался к его спине и без малейшего сожаления вверил ему свою молодую жизнь. Мо Чжэн сознавал, что несет за нее ответственность, и знал, что Юаньюань подарила ему не только свою любовь. Она отмыла его от скверны. Она — его маленькая богиня!