Михаил Полюга - Альпийский синдром

Но от участия в работе сессий я не мог отвертеться – «государево око» обязано бдеть и своевременно пресекать незаконные решения. На мой взгляд, и это было делом пустым, потому что, как ни старайся, на слух все равно не уловишь всех нюансов и подводных камней, тогда как все решения так или иначе поступают в прокуратуру на проверку: проверяй сколько душе угодно, сверяй с законами, опротестовывай. Но то мое мнение, и оно ровно ничего не значило в приложении к требованиям руководства.

– Дисциплина, порядок, исполнение указаний администрации! – гремел из президиума плюгавый, в сравнении с дородным председателем районного Совета, Репкин, и в эти минуты он почему-то напоминал мне Гудвина, великого и ужасного. – Незамедлительное точное исполнение! Почему вдоль трассы деревья побелены на пятьдесят сантиметров от земли, тогда как по области – девяносто? Перебелить! Девяносто, не выше и не ниже! Сам проверю. Теперь о готовности тракторного парка…

Люди в зале слушали, навострив уши. По району давно ходили слухи о крутом нраве Ивана Дмитриевича, и что больно скор на расправу, и, главное, что есть у него рычаги где-то «наверху», чтобы расправа получилась скорой и неминуемой. И былые недоброжелатели вспоминали теперь Цибульского – тот хоть и был вспыльчив, и гневался, бывало, и шпынял колючими злыми глазками, но никогда не рубил сплеча. Мудрый потому что, хитрый. А этот – янычар и есть янычар!

Как бы там ни было, дороги мои с Репкиным пока не пересекались. Он, видимо, осторожничал и приглядывался, я же занимался своими делами и не особо вникал в нудные чиновничьи перипетии.

Но как-то на моем рабочем столе зазвенел телефон. Впервые за полгода Иван Дмитриевич изволил набрать номер сам, не через секретаршу, – и это меня сразу насторожило: что за честь такая, чтобы лично да на пониженных тонах?..

– Вызывают, – без обиняков пожаловался Репкин, и впервые в голосе его я уловил простые человеческие нотки. – К вам, в областную прокуратуру. Какой-то следователь. Я все рассказал, и вот опять. Как бы сделать, чтобы не ехать? Не по чину и… в районе болтают почем зря…

Ах вот в чем дело! Накануне новых президентских выборов начиналась большая политическая возня, и, вслед за перестановками в областях и выше, кое-где стали возбуждать уголовные дела против чиновников, еще недавно неприкасаемых. Был такой Тальков, председатель администрации соседнего района, откуда прибыл к нам Репкин, – крепкий хозяйственник и передовик, в какой-то неловкий момент вдруг оказавшийся под следствием. А поскольку Иван Дмитриевич пребывал там не на последних ролях, то и его зацепило по касательной: не то подозреваемый, не то соучастник, не то свидетель.

Я пообещал сделать все, что в моих силах, но единственное, что мог придумать, – это позвонить Бутырскому, который тогда был еще в силе.

– Что за человек? – перебил тот, не дослушав. – Не наезжает? А то в некоторых районах такие, как этот Репкин, решили, что взяли бога за бороду. Он пока свидетель, хотя есть на него кое-что… Черт с ним, передай, пусть не едет. Но если что – звони. Не те нынче времена…

Так я приобрел в глазах Ивана Дмитриевича вес, которым не обладал. Правда, наглости и самоуверенности это обстоятельство мне не прибавило, но жизнь облегчило: не надо было отбиваться от назойливых приглашений и телефонограмм. Кроме того, Репкин взялся помогать мне там, где эта самая наглость была уместна, но не совпадала с жизненными принципами, которые я установил для себя когда-то. Без видимых колебаний он подмахивал мне письма в хозяйства, когда надо было выклянчить вспомоществования, – то на бензин и автомобильные масла, то на покрышки, то на текущий ремонт, то на несколько пачек писчей бумаги. Правда, от писем проку было мало, а мороки – хоть отбавляй.

– Да не пишите вы их! – морщась, как от зубной боли, обронил как-то давний знакомый, Яровой. – Талончик на бензин и так дам, а чтобы двести литров – откуда? Хозяйство едва на плаву, бывало, из собственного кармана машину заправляю. А с письмами – их ведь надо по канцелярии провести, потом бухгалтерия, платежки, отчеты. Ну их! Хотите капусты, или картошки, или гречневой крупы? Вам и вашим орлам? Нет? Эх, что за жизнь, Евгений Николаевич, что за жизнь! Поступлю по закону – в трубу вылечу, схитрю – вы тут как тут. Вот и кручусь, как карась на сковородке.

«Ну вот, заплакал! – не без доли ехидства подумал я. – А евроремонт в кабинете Репкина кто оплатил? Хозяйство едва на плаву, а хозяин? Хозяин как поплавок: его вглубь затягивает, а он скок – и опять вынырнул».

Я исподволь навел справки, и оказалось, что деньги на ремонт и новую мебель для Ивана Дмитриевича хозяйства собрали миром – продали зерно, а средства перечислили на специальный счет районной администрации. Умеет Иван Дмитриевич убеждать, что тут скажешь! Я таким умением, к глубокому сожалению, не обладал, да и клянчить противно, если уж говорить начистоту.

Но оказалось, что не всем противно, – и вскоре таким же образом были собраны средства на новый автомобиль для отдела милиции. Тут уж желчь взыграла во мне: какого черта?! Чем задница Демидовича лучше моей, чтобы катить на мягких импортных рессорах по районному бездорожью, в то время как я трясусь в раздолбанной несчастной «семерке»? Но и дня не прошло, как справедливость восторжествовала. Демидовича срочно вызвали в область, и вернулся он на общественном транспорте.

– Генерал отобрал, – со вздохом пожаловался он мне. – Вышел во двор, позаглядывал, пощупал обивку салона и давай меня чихвостить: «Что такое? Я, генерал, буду ездить на «Волге», а этому (то есть мне) «Daewoo» подавай? Машину – в гараж, поставить на баланс управления, а Демидовичу объявить благодарность». И на том спасибо! Это к слову, что инициатива наказуема.

«Это к поговорке, что на хитрую задницу…» – едва не захохотал я, но тотчас устыдился: радоваться праву сильного могут только плебеи.

Что до Репкина, то вскоре он купил трехкомнатную квартиру, обставил должным образом и вселился с молодой женой и пасынком. Настало время представить жену району. В лесу, на солнечной поляне, у озера с зеленой стоячей водой были установлены столы, покрытые клеенками и картоном, у столов суетились официантки, расставляли привезенную из хозяйств снедь, протирали рушниками столовые приборы, стаканы и стопки. У мангала рдела в сполохах пламени лукавая физиономия Лёпика, подле молочных бидонов с ухой маячил на часах унылый Федюк, поблескивал ослепительной лысиной у коробок со спиртным вальяжный Мирошник.

Гости прибыли с женами и без. Я приехал с Дашей, Демидович явился с супругой, статной дородной дамой, назвавшейся Клавдией Федосеевной. У Клавдии Федосеевны были крупные кисти рук, широкие плечи, плавность в движениях и внимательные теплые глаза, – и про себя я решил, что супруги Демидовичи похожи, словно брат и сестра, и как нельзя лучше подходят друг другу. Сразу затем я перевел взгляд на Дашу, прикидывая, что могут сказать о нас с нею, но ничего не сумел придумать. Почуяв взгляд, жена подняла на меня вопрошающие глаза: «Что такое? Что-то не так?» – но я успокаивающе улыбнулся и незаметно пожал ей локоть.