Дуглас Коупленд - Эй, Нострадамус! [litres]

Сколько я убила времени, пытаясь узнать от Джейсона о его прошлом! Даже не представляла, что это так сложно. Я знаю, мужчины не любят рассказывать о себе, и все же Джейсон… Уф! Вытягивать из него, что он делал, прежде чем пришел к Лесу, было то же, что больной зуб тащить. Оказалось, работал на фабрике, выпускающей буфетные дверцы.

– Джейсон, оба моих двоюродных брата тоже работают на таких заводах. Что тут плохого?

– Ничего.

Уж я и жала на него, и уговаривала, и упрашивала – и только потом выяснилось, что он пошел на фабрику, чтобы можно было не разговаривать во время работы. И поэтому ему стыдно.

– Тут нечего стыдиться, Джейсон.

– Я четыре года почти ни с кем не говорил.

– Не может…

– Честное слово. И я не один. Строители или водители-дальнобойщики делают то же самое: хотят спокойно дожить до старости, не обсуждая ничего более серьезного, чем хоккейный матч.

– Джейсон, это ужасно цинично. И вовсе не правда.

– Ты так считаешь?

Я так считаю?

Зато перевести разговор на Реджа не составляло труда. Достаточно всего лишь сказать Джейсону, что его мама видела Реджа в магазине на Лонсдейле, как тут же начиналось:

– Этот богомолец за гроши продал меня своему Богу. Псих! Сумасброд! Давно на тот свет пора!

– Джейсон! Не может же он быть таким плохим.

– Плохим? Он ужасен! Редж – полная противоположность всему, что проповедует.

Так ли?

Не верю!

На закате, когда солнце окрасило небо в огненно-красный цвет, а я перекладывала джейсоновские рабочие сапоги в коридоре, надеясь, что их запах напомнит мне о Джейсоне (что за жалкая картина!), пришел Редж. От звонка я вздрогнула. А когда открыла дверь, Редж по моему лицу понял, что теперь и я оставила надежду.

Пройдя на кухню, он поставил чайник и взял бумажник из-за фруктовой вазы. Медленно вынул содержимое бумажника и разложил его на столе.

– Ну вот и он. – Передо мной лежали водительское удостоверение Джейсона, читательский билет, дисконтная карточка и фотографии – Барб, близнецов, меня. – Скажи, Хэттер, что сегодня произошло?

Редж снял с плиты чайник, пока тот не засвистел. Неприятно, когда в самый ответственный момент свистят чайники.

Помню, я где-то читала, что глубоко религиозные люди презирают всяких экстрасенсов, гадалок, магов и иже с ними, считая их приспешниками дьявола. Поэтому, рассказав Реджу про Эллисон, я ждала, что он либо психанет, либо начнет произносить проповедь. Он не сделал ни того ни другого, хотя всем своим видом ухитрился продемонстрировать неодобрение.

– Расскажи-ка поподробнее про эти «Во дела».

– Мы с Джейсоном придумали вымышленный персонаж.

– Так.

– Жирафа.

– И почему же он говорил «Во дела»?

– Потому что всякое свое появление на сцене он должен был начинать с низкопробной шутки. – Обсуждать наших персонажей с посторонним было очень неуютно. Даже стыдно. Особенно если посторонний – Редж, который в детстве небось рассматривал газетные комиксы через лупу, пытаясь в каждой точке отыскать скрытое послание дьявола.

Я рассказала Реджу про Квакушу.

– Я что хочу сказать, эти персонажи существовали только в наших с Джейсоном разговорах. О них никто больше и не подозревал.

Редж молчал. Так и тронуться можно.

– Редж, ну скажите хоть что-нибудь.

Он налил чаю.

– Самое странное для меня – так это узнать про внутренний мир Джейсона. Все эти вымышленные персонажи с их репликами…

– Теперь вы узнали.

– И что, он постоянно с ними разговаривал?

– Не с ними, а через них. Он и был ими. Вернее, они были нами. В обычной жизни мы оставались собой, а когда попадали в вымышленный мир, то исполняли другие роли. Одна бы я и за тыщу долларов не придумала для них ни единой фразы. Джейсон тоже. Но вместе… Вместе нас было не остановить.

– У тебя есть вино?

– Красное или белое?

– Белое.

Я достала бутылку из холодильника, налила Реджу бокал, он выпил и блаженно крякнул:

– А-а-а, благословенный витамин Ви.

Я спросила, не расстроил ли его мой рассказ про медиумов.

– Про медиумов? Да нет, конечно. Они же все шарлатаны. Я не верю, что Бог говорит через них. Так что если медиум передает какие-то сообщения, он либо обманывает, либо получает их не от Бога.

– А, ну тогда…

– Тебе не нравится, что я не верю в твоего медиума? Я понимаю.

– Она предоставила доказательства, Редж!

Редж развел руками, как бы говоря: «Ну что тут поделаешь?»

Пора было готовить ужин. Я даже не помнила, что у меня в холодильнике. Обезжиренный йогурт? Завядший сельдерей? Я с любопытством заглянула внутрь.

– Редж, – задала я наболевший вопрос. – Все эти страдания – они что, должны нас как-то улучшить?

Я отыскала пластмассовую банку с замерзшим соусом для спагетти.

– Возможно.

Со злости я швырнула банку на стол, и крышка, слетев, покатилась по полу.

– Тогда почему, объясните мне, почему каждый шажок в жизни дается через боль? А? Почему считается, что только боль способна сделать нас лучше?

– Хэттер, нелепо даже на секунду полагать, что страдание само по себе способно улучшить человека.

– Как это понимать?

– Хэттер, у меня сегодня хороший день. Мой разум чист, не замутнен сомнениями, как в прошлый раз. Сомнения приходят и уходят. И сегодня мне кажется нелепым верить, будто отсутствие страданий означает, что ты хороший человек. Жизнь коротка. Она обрывается слишком быстро. Если бы мы жили до пятисот лет, этого, наверное, каждому хватило бы, чтобы испытать все, что можно. Перепробовать все мыслимые грехи. Но мы покидаем этот мир, дожив в среднем до семидесяти двух.

– Так что?

– Если мы предположим, что Бог справедлив – а я в этом убежден даже после всего произошедшего, – то у него должна быть возможность вершить правосудие. Не здесь, на Земле, а где-то в другом мире. Наша земная жизнь слишком коротка для правосудия.

– Хм.

– Даже если кажется, что кому-то в этой жизни очень везет, я думаю, это временно. От правосудия никому не уйти. В конечном итоге – никому.

– Вы так считаете?

– Да.

– Я раньше была очень хорошим человеком, Редж.

– Увы, не могу сказать того же о себе.

– Но теперь что-то изменилось, и я перестала быть хорошей. Это произошло сегодня, пока я плакала в общественном туалете. Я уже не та, что была прежде.

– Нет, Хэттер, – горячо возразил Редж, – это неправда!

А, не важно… Я разогрела соус для спагетти, и за едой мы больше не возвращались к вопросам о медиумах, зле, Квакуше и Джейсоне. Мы говорили о поверхностных, малозначительных вещах: политике, фильмах, телепередачах. Стоило Реджу выйти за порог, как я схватила трубку и принялась названивать Эллисон. Однако ни она, ни автоответчик не отвечали.