Юрий Гаврилов - Записки комбата

— Ну что, поддать? — слышится голос парильщика сверху.

— Можно, помаленьку. — И первый ковш кипятка летит в жерло духовки на вулканические булыжники. Выхлоп жара вырывается из печи и этого хватает, чтобы парильщики один за другим слетели с полка вниз, остались только самые крепкие деды.

Второй и последующие заходы идут уже с вениками. Кто сам хлопается, а кто — друг друга. Слышны только удары по телу, стоны и вопли: «А ну, поддай еще…, еще…». Все уже поднялись на сам полок. От жара, кажется, кости тают, в голове памороки начинаются, уши трещат и в трубки закручиваются. Руки жжет, а горячий воздух обволакивает все внутренности. Чем себя сильнее хлещешь веником, тем тело просит еще нажать. Самоистязание.

Теперь главное — во время вырваться из этого пекла и бегом под ледяной душ. Затем — в раздевалку на топчан. Именно здесь, с чашкой горячего, крепкого чая в руках, наступает тот момент истины, когда душа и тело отдыхают и находятся в полном согласии.

На утро, решили сходить в лес на лыжах. С городского стадиона идут три круговых лыжни на три, пять и десять километров. Первые две хорошо накатаны, на них проходят уроки физкультуры у школьников, а вот десятка, чуть проваливалась, так как по ней ходят меньше, в основном спортсмены и редкие отдыхающие. Намазанные специальной мазью, лыжи бегут ходко. С кочки на кочку, с горки на горку, сквозь ельник и березняк, укутанные снежным покрывалом и вот мы у цели. Медвежья гора — любимое место зимнего отдыха горожан. Залезть на высокую гору непросто. Где «лесенкой», где «елочкой», где, помогая друг другу палками, в конце концов, достигаешь вершины и с криком: «Лыжню!.. Поберегись!..» — стрелой срываешься вниз. Дух захватывает, поджилки трясутся. Колени чуть согнул, палками притормаживаешь, закусил губу, главное, удержаться на лыжах. А внизу еще трамплин и вот взлет…, а приземление бывает по-разному. Руку, ногу можно подвернуть, лыжу сломать, но обычно, все заканчивалось хорошо, надо только вовремя свернуть и затормозить, чтобы не врезаться в сосны, растущие в конце спуска.

Накатавшись вдоволь с горы, ребята направились в обратный путь. Солнце в зените, белый с синевой снег ярко сверкает тысячами звездочек, легкий морозец приятно щекочет щеки, нос и уши. Пахнет хвоей. Впереди показались две фигуры. Нагнав их, Серега крикнул: «Лыжню!» и пошел на обгон, но, поравнявшись с лыжниками, притормозил. Это были две девчонки, с трудом перебирающие ногами.

— Что случилось, горемыки? — спросил он.

— Да вот, крепление сломалось, замерзли все и, вообще, не знаем — куда идти.

— Отставить слезы, красавицы, сейчас все будет «тип-топ»!

Подбежал Володя. Ребята помогли девчатам освободиться от лыж, растерли им руки и носы, заставили их двигаться, а сами занялись ремонтом лыж.

Девчата оказались местными, Ольга и Лариса. Учились в Ленинградском полиграфическом техникуме. Сейчас были на каникулах. Ребята их не знали, так как они учились в другой школе и младше классами. Дальше шли вчетвером. Перед их домом договорились, что вечером встретятся возле клуба.

Так, день за днем, пролетели зимние каникулы. Надо было возвращаться в училище. С девчатами ребята подружились, ходили с ними в кино, встречались на танцах. Гуляли и провожали их вечерами домой. Договорились, что поедут вместе с ними через Ленинград.

Проводы были, как всегда, как на войну. До Ленинграда ехали двенадцать часов автобусом. Там проводили девчат в общежитие на Васильевском острове, а сами на троллейбусе поехали к Серегиным родственникам на Петроградскую сторону.

До прибытия в училище еще оставалось два дня. Решили провести их в Ленинграде. Днем, пока девчата учились, посещали музеи, смотрели достопримечательности, а после обеда, уже вчетвером, ходили в кино, театры, гуляли по городу. Более близкими отношения так и не стали, может потому, что все мысли у Сергея были о Любаше, с которой он так и не встретился.

4

Начался второй семестр, поползли серые армейские будни, скрашенные редкими увольнениями. Люба писала часто, вернее, старалась отвечать на каждое Серегино письмо, а он писал ежедневно, и эти письма, стали, чуть ли не основной частью его жизни. В них они рассказывали друг другу о том, как прожили очередной день, вспоминали родину и мечтали о возможной скорой встрече. Вообще-то, письма солдату — это очень важная тема и достойна отдельного повествования. Но, то ли звезды не так расположились, то ли судьбой так было уготовлено, но встретиться с Любой не было суждено еще долгие годы.

Первые два года — самые трудные в курсантской жизни, время, когда единственное, что тебе разрешается, — это стойко переносить все тяготы и лишения воинской службы. Даже те редкие увольнения, которые выпадали, не приносили облегчения, так как вынужденное шатание по городу в военной форме без наличия вблизи друзей и родных еще больше навевало тоску по дому и вольному житью.

В середине второго курса училище понесло невосполнимую утрату — умер начальник училища, генерал-майор Киселло Юрий Эдуардович. В похоронах принимало участие все училище. Взвод, где учился Юра, сын начальника училища, участвовал непосредственно в погребении. Жалко было Юрку. Все ребята старались его поддержать.

Вспоминается еще несколько вечеров встреч в институтах и техникумах города, но все они были в присутствии, а точнее, под надзором офицеров и проходили скованно, не интересно, по заранее спланированному сценарию. Наверно, все эти ограничения, ущемления, запреты и приводили в дальнейшем к эмоциональным срывам молодых офицеров, выражавшимся в беспробудном пьянстве и гулянках. Однако именно в это время воспитывались стойкость, выносливость, терпимость, коллективизм, сила духа, закалялся характер. Это время получения основных знаний высшей школы, время формирования интеллекта, культуры, физического становления. Вот только форма достижения этих результатов была не самой гуманной.

Что сильно «доставало», так это ранние зимние подъемы, когда на улице минус двадцать, а надо бежать по «третьей форме одежды» на зарядку. Тогда плюешь на все и, полагаясь на «авось», в момент выхода роты из казармы на улицу, улучшив момент, ныряешь в подвал или сушилку, где забиваешься подальше среди труб отопления и не беда, что там пыльно и грязно, а последствия проступка не предсказуемы, зато сейчас так тепло и комфортно, а на улице так мерзопакостно… На душе становится хорошо и уютно и ты проваливаешься в прерванный сон. Похожее было и с баней. Своей бани у училища не было, мыться водили строем поротно раз в неделю в другой конец города. Поднимали в два часа ночи и сонные «коробки» курсантов мрачно брели по спящему городу. Летом, еще, куда ни шло, а зимой — это настоящая пытка, да и какое удовольствие от бани в пять утра? Поэтому, отлынивали от нее, кто как мог.