Грэм Джойс - Курение мака

Фила я услышал раньше, чем увидел. Он стоял на коленях среди маков и громко молился. В бешенстве я кинулся к нему, но резко остановился. Фил выкрикивал, задыхаясь, первую строчку «Отче наш». Он едва успевал набрать воздух:

– «Отче наш иже еси на небесех… отче наш иже еси на небесех… отче наш иже еси на…»

Его лицо и молитвенно сложенные ладони были измазаны красным. Мне показалось, что он порезался, и я с криком упал перед ним на колени, но он, видимо, почти не замечал моего присутствия. Он дрожал и исступленно молился. Я поискал, откуда могла идти кровь, но не нашел порезов. Только приложив пальцы к его щеке, я понял, что он вымазан не кровью, а соком бетеля.

Я зажал ему рот ладонью.

– Фил! Фил! Сынок, ты нас выдашь! Выдашь!

– Ты мне уже не поможешь, папа, – еле слышно сказал он.

Я сплюнул в руку, пытаясь стереть краску у него с лица. Он отпрянул, но я повалил его на землю. Пришлось сесть ему на грудь, чтобы он не дергался. У меня не хватало слюны, а он отчаянно отбивался. Пока я вытирал ему щеки, он заплакал. Я чувствовал соленый вкус его слез, пытаясь слизнуть краску с его лица. Прижал его крепче и стал обтирать ему лицо футболкой.

Мне показалось, что он начал приходить в себя.

– Все в порядке, – сказал он.

Я тяжело дышал, вдруг внезапно успокоился и обмяк.

– Фил, тебя не должны видеть в таком виде!

– Я в порядке, папа. Я вас не подведу.

Он порывался встать, но я не хотел его отпускать. Наконец он грубо толкнул меня и поднялся на ноги.

– Пошли к хижине, – сказал я.

– Оставь меня. Я в порядке. Извини, я пойду почищусь.

Я был ему не нужен. Он медленно пошел к деревне.

Я остался один среди высоких маков и не видел для нас никакого выхода. Дела шли все хуже и хуже. А в голове у меня было пусто – ни планов, ни мыслей. И в тот момент, пока я так стоял во власти отчаяния, один из цветков внезапно обронил все свои роскошные алые лепестки. Не знаю почему, но у меня от этого кровь прилила к лицу. Потом с тихим шелестом упали лепестки с другого цветка, уже ближе ко мне. Наконец то же произошло с белым маком совсем рядом со мной. Волосы у меня на руках встали дыбом, словно от заряда статического электричества.

Мне в голову пришла странная идея, что маки говорят со мной или что кто-то невидимый осторожно и не спеша приближается ко мне, желая встать рядом, и стряхивает по пути лепестки. Меня коснулся страх, но следом снизошло желанное облегчение.

Я узнал его.

Посреди высоких стеблей отцветшего мака, в рассеянном желтом свете затянутого облаками неба меня посетило откровение. Теперь я знал, что мне нужно делать. Мне надо было попасть в мир моей дочери, встать рядом с ней.

Там мне назначил встречу Таинственный Толкователь.

– Это полное безумие, – подал голос Фил из своего угла хижины. – Вы сошли с ума! Именно так это и происходит.

Он уже оправился после своей прогулки по полям. По крайней мере отмыл лицо и руки от сока.

– Ну, надеюсь, ты хоть отдаешь себе отчет, – сказал Мик.

Я промолчал. Разумеется, я не отдавал себе никакого отчета, передо мной была неизвестность. Но Мик беспокоился совсем по другому поводу. Ему самому хотелось принять участие в предстоящем эксперименте, его совершенно не устраивала роль стороннего наблюдателя. Конечно, если бы я предложил ему присоединиться, он сделал бы это не раздумывая. Ну, а толку? Нет, сейчас я хотел, чтобы он сохранял трезвый взгляд на вещи.

Руководила нами Набао. Она пришла со своими курительными причиндалами и почему-то принесла пучок банановых листьев. Я попытался объяснить ей, что намереваюсь сделать, а она искренне старалась понять, что от нее требуется. Наконец я просто протянул ей пачку батов.

Чарли была недовольна, как я и ожидал.

– Что ты хочешь этим доказать? – Она ждала, когда Набао закончит свои приготовления, и быстро, нервно потирала пальцы, как будто пытаясь содрать с них кожу. – Кому? Для чего?

– Я просто хочу быть рядом с тобой, Чарли.

– Не надо. Я не просила.

В хижине горели свечи, дымились горшочки с благовониями. Кьем велел следить, чтобы они не погасли. Тем временем Набао скатала шарик из опиума и проколола его длинной булавкой. Пластиковой зажигалкой подожгла лучину и принялась разогревать опиум над огнем.

– Твоя взяла, Чарли. Некуда нам податься, и, уж если суждено пропадать, давай пропадать вместе. Я на все готов.

– Хочешь, чтобы я перестала курить травку?

– Нет. Хочу взглянуть на мир твоими глазами.

– Это просто глупо!

– Тебе можно, а мне нельзя? Боишься, я стану наркоманом?

– Папа, ты ничего не соображаешь. Просто так не подсаживаются. Для этого нужно время. – Она хрустнула костяшками пальцев и цинично добавила: – Над этим нужно работать.

– Сколько трубок ты можешь выкурить за один присест? – спросил я ее. – Десять? Пятнадцать? Двадцать пять?

– Двадцать пять и слона завалят, – сказала она. – Перестань. Мне ты не поможешь, а себе навредишь.

Тут взорвался Фил. Его лицо побагровело от злости. Оно напомнило мне резную тайскую маску.

– Я отказываюсь участвовать в ваших затеях! – крикнул он, стукнув кулаком по ладони. – С этого момента я не несу ответственности за то, что здесь будет происходить!

Его бессильная ярость на самом деле была довольно смешной.

– Ты чего раскричался? – сказал я. – Сядь лучше, почитай свои молитвы.

Но его распирало:

– Мик, ты знаешь, почему он это делает? Из зависти. Он всегда нам завидовал. Завидовал нашим возможностям, нашему образованию, завидовал нашей самостоятельности.

– Чушь, – сказал я.

Но Фил еще не выговорился:

– Когда я поступил в университет, он страшно мне завидовал, но себе не признавался. Потом, когда Чарли поехала в Оксфорд, его это задело еще больше. Как же так? Она и умнее его? Это его просто заедало! Он только и мог, что издеваться над нами. Издевался над ее друзьями, над моей верой. Постоянно. Он в этой зависти всю жизнь провел. И знаешь, чем он сейчас занимается? Соревнуется с ней, берет реванш!

Я уже был сыт по горло его показным страданием.

– Знаешь что, Фил? Меня тошнит от твоего нытья. А если честно, меня тошнит от тебя.

– Заткнись, Дэнни! – вдруг сказал Мик. – Оставь Фила в покое.

– Да я просто… – начал я.

– Слышал? Оставь его в покое и займись делом. Резкая нотка в голосе Мика заставила меня замолчать. Я взглянул на Чарли. Она скрестила руки на груди.

– Фил прав, папа. Почему тебе постоянно кажется, что между нами какое-то соревнование?

К этому моменту первая трубка у Набао уже была разогрета и дымилась, но, когда я за ней потянулся, Фил меня опередил.

– Я тоже могу, – сказал он. – Не возражаете?

И глубоко затянулся. Глаза его увлажнились, но он задержал дыхание и не закашлялся. Я пожал плечами. Если Филу взбрело в голову присоединиться к нам, я не собирался с ним спорить. Мик осторожно забрал у Фила дымящуюся трубку и отдал мне.