Богомил Райнов - Новеллы и повести. Том 2

Зрело лето, зрел и я, даже уж начал перезревать. Мать задыхалась, с трудом поднимала мотыгу, с трудом наклонялась на жатве, но никому не было дела до того, что она беременна, а сама она стеснялась напомнить. Отца не интересовало предстоящее мое появление на свет, он для меня ни одежонки не купил, ни колясочки. Это безразличие окружающих принуждало мать и на току работать наравне с другими, ворочать снопы, управляться с диканей [17] Дика́ня — примитивное приспособление для молотьбы лошадьми или волами: сколоченные доски, усеянные острыми кремнями. .

Я уже в ту пору не мог хранить секреты и, чтобы знал белый свет, с кем ему предстоит иметь дело, заранее оповестил о признаках своего пола: матушкино лицо покрылось темно-коричневыми пятнами, и все в один голос ей говорили, что родится мальчишка. Как раз в ту пору свалилась она с дикани, лошади испугались, понесли, вожжи хлестали их по ногам, усугубляя страх, а на нее надвигалась диканя, будто акула — того и гляди искромсает своими острыми зубьями. По случайности дед оказался на току, схватил вожжи, остановил лошадей. Отвели матушку в дом, уложили передохнуть. Бабка потом нашептывала что-то деду, а тот сопел и фыркал, как старый боров, и гундосил, что лучше бы ей (то-есть моей матушке) окотиться зимой, когда нет такой запарки с делами. Пострелята тоже о чем-то перешептывались в углу, ухмылялись, завидев моего родителя, а тот краснел, выбегал из дому.

Меж тем наступила пора бахчей и виноградников. По всем дворам поднялись горы арбузов и дынь. Днем бабы да ребятня топорами кромсали их на куски, а к вечеру разводили огонь и до рассвета варили повидло. Все живое — лошади, волы, свиньи — толпились вокруг, поедая корки, сладкий запах привлекал мух и других насекомых со всей округи. Самыми ненасытными были ребятишки, к вечеру они едва добирались до постели со вздутыми животами, тотчас же засыпали и вскоре пускались вплавь.

В одну из таких ночей вдруг затрещали ружья: у Татаровых вспыхнул пожар, все село было поднято на ноги. Дончо Синивирский, механик с хутора, и еще несколько парней осадили пограничную заставу, а там оставался один-единственный солдат. Капитан Арабов еще на закате отправился в Арнаутлар на соединение с тамошней заставой. Повстанцы [18] Имеется в виду сентябрь 1923 года, когда в Болгарии вспыхнуло антифашистское вооруженное восстание. обезоружили солдата, заперли его в подвале, забрали оружие, какое было, и установили связь с другими селами. Стоит ли говорить, до чего по вкусу пришлось все это дядюшке Мартину, неспокойная кровь его взыграла, уши, как говорится, торчком, нос по ветру — приготовился половить рыбку в мутной воде. Давно уж мечтал он о карабине, теперь эта мечта осуществилась: вместе с другими проник он на заставу, взял себе один и удалился.

А Дончо Синивирский провозгласил новую власть и тотчас же отправился сводить счеты с кметом. Трифон Татаров ждать его не стал, пустился во все тяжкие. Когда пробегал мимо нашего дома, вскинул ружье, пальнул в сторону преследователей. Пуля просвистела у матушки над ухом, застряла в стойке навеса, под которым они с бабкой варили повидло. Мать обмерла и повалилась на землю, а когда поднялась, еще одна пуля чуть не задела ее плечо. Они с бабкой прижались к стене амбара, выжидая, пока затихнет пальба. Я был тогда на восьмом месяце и, следовательно, могу считаться первым в нашем краю не родившимся еще ребенком, испытавшим на себе смертельную опасность фашизма…

За Татаровым гнались довольно долго, но он удрал-таки в темноте, и повстанцы вернулись на заставу. А утром с целой ротой нагрянул капитан Арабов, выловил их всех и подался к Варне. Повстанцев скрутили веревками, заперли в одной комнате. Капитан Арабов велел стеречь их до его возвращения, но Татаров весь исходил злобой: накануне кто-то подпустил ему красного петуха, и сейчас он жаждал мести. На следующий день сунули в рот Дончо кляп, спеленали его солдатскими одеялами и погрузили на телегу, чтобы отвезти в Арнаутлар, к тамошним арестантам. Волчье чутье дядюшки Мартина не подвело, он тут же сообразил, какое предстоит дело, и, сунув карабин под пальто, двинулся полями неубранной кукурузы к Арнаутлару. У него чесались руки испробовать на живом свое новое оружие. Добравшись до места, которое у нас называют Раскопками, он взобрался на старую грушу и затаился там. Как и следовало ожидать, телега остановилась у Раскопок, два жандарма свалили Дончо на землю и повели к ямам, где все наши копают глину для штукатурки. Здесь пленнику вынули изо рта кляп, высвободили руки, чтоб мог он «убегать». Неподалеку маячил Трифон Татаров, которому хотелось посмотреть, чем закончится «попытка к бегству». Только Дончо не стал убегать, он сел, уставился в землю, словно и знать не желал, что через несколько минут его застрелят. Лишь когда стражники щелкнули затворами, он вздрогнул и поглядел по сторонам.

— Эй ты, фигура, подошел бы поближе, оттуда плохо видно! — крикнул он Татарову.

Татарова будто по ногам ударили — он упал за кустом, пожелтел, его стошнило. Потом он рассказывал, что это были самые страшные слова, какие он только слышал в жизни.

Дядька мой подвел мушку к середине груди одного из жандармов, и тот, вместо того чтоб пронзить пулей Дончо, сам рухнул в яму, подковы на его каблуках оскалились на небо. Второй жандарм со всех ног бросился прочь, Татаров тоже шмыгнул в кукурузу. Дядюшка Мартин, улыбаясь, наблюдал за ними с вершины груши, потом слез, подошел к Дончо. Подал ему ружье убитого, замел свои следы, и они молча разошлись. Дончо направился в сторону диких Дживелских лесов, а дядька вернулся домой, весьма довольный своим карабином.

И получилось так же, как с бомбой учителя психологии. Все были уверены, что именно дядька убил стражника, хотя никто не мог этого доказать. Вызывали его на допрос, перешарили весь дом, но ничего не нашли. Однако Татаров не упустил случая отомстить и позаботился, чтобы «конь подышал ему в затылок». Из общины вызвали Киро-Черного, того самого, кого дядька пощадил у Раскопок, сел он на коня, а дядюшка Мартин зашагал впереди. День-деньской были они в пути, Черный в седле, дядька на своих двоих. В селах, где были общины, Черный останавливался на отдых, и на это время стражники, будто пса какого-нибудь, привязывали дядьку к столбу, всячески издевались над ним. Дядюшка Мартин только усмехался в ответ, усмехался светлый его чуб, белая рубашка, всем своим видом он походил на гайдука [19] Гайдук — повстанец, участник национально-освободительного движения против турецких поработителей. , которого ведут на виселицу. Он даже запел однажды, от чего Киро-Черный вздрогнул в седле и направил ему в спину ружье.