Денис Гуцко - Покемонов день

Взросление его Сашеньки происходило несколько иначе, чем у настоящих детей. Какие-то этапы Мужчина сокращал. На первую стадию, уместившуюся в главу «От первого дня до первого зуба», хватило недели. Он переписал детский плач из фильма «Семнадцать мгновений весны» на диск (ну, где фашистка кладет ребеночка Кэт к открытому окну и разворачивает пеленки), и музыкальный центр будил его по нескольку раз за ночь. Мужчина вставал. Сонный перебирался в кресло, складывая руки так, как складывают, качая младенца. Но однажды, выходя из лифта, Мужчина получил веером водяных брызг в лицо. Священник на лестничной клетке проводил обряд, а напротив, в платочках, с торжественным выражением лиц, выстроились пожилые соседки Мужчины.

– А вам по ночам не мерещится детский плач? – шепнула Соседка, когда он проходил мимо.

– Мерещится, – шепнул в ответ Мужчина.

– Сдавайте на обряд. По сто рублей, – шепнула другая Соседка.

Поначалу его придуманный сын появлялся только тогда, когда Мужчине хотелось, чтобы тот был рядом. Когда становилось одиноко. Бывало, Мужчина увлекался нормальной непридуманной жизнью. Она заманивала его то авральной работой, которую поручал Большой Начальник, то футбольными чемпионатами. Ловила его на живца, врываясь неожиданным телефонным звонком бывшего однокашника, который – «привет, старик, а я тут назначение получил!» – звал его на вечеринку в роскошный ресторан. Жизнь, как обычно, хитрила, обещала воздвигнуть сказку на месте обветшалого долгостроя: ну уж после этого – точно все будет хорошо, вот если так все повернется, тогда…

Но надежды, догадался вдруг Мужчина, лишь удобряют скуку.

Однообразные дни складывались в однообразные недели. Так ведь что еще может сложиться из однообразных дней? Из красных кирпичей складываются красные стенки. Как та, что видна из окна его кабинета. На ней, правда, красиво смотрятся солнечные ромбики – отражение от окон на противоположной стене. Но это только несколько минут поутру, да и любоваться ими обычно некогда.

Мужчина перестал ждать перемен и сосредоточился на Сашеньке. Ему казалось тогда, все можно будет остановить, как только он захочет.

Но пока останавливаться не хотелось. И человек-вымысел рос рядом с ним, любил его, говорил «папочка». Мужчина присматривался к детям: какие они, как ходят, как говорят. Как идут в школу и из школы. Как дурачатся на игровой площадке. Как едят потекшее мороженое, догоняя вертким кончиком языка вязкие струйки, что замирают, взбежав на бугорок запястья. Лучшее из того, что подглядел, Мужчина дорисовывал к оживающему в его воображении портрету.

Они начали гулять в парке. Он даже купил детскую куртку. Хорошую, синюю с красным, куртку. В его детстве такие назывались «болоньевыми». Нес ее в руке. Так получалось, будто мальчику стало жарко в куртке, и он отдал ее папе. Мужчина подходил к плавающим в пруду уткам и, улучив момент, когда никто не смотрел, приседал на корточки и говорил чуть в сторону: «Будем кормить?». Доставал кусок припасенного батона и крошил его в воду. Утки были настоящие, они громко чавкали, хватая плоскими клювами еду. Раньше Мужчина никогда не кормил уток батоном, хотя парк был в двух шагах от дома.

Потом он бродил по аллеям, представляя, что держит Сашеньку за руку. С сыном они были друзьями.

Все это растянулось на годы.

У Мужчины было достаточно женщин, но Вторую среди них он так и не нашел. Со временем даже новые женщины перестали отвлекать его от любимого Сашеньки. А он полюбил его как живого. Сашенька был сердечным мальчиком, никогда не поступал назло, был немного задумчив, но не замкнут.

Мужчина ложился на диван и представлял, глядя на колышимую ветром занавеску, как Сашенька стоит на лоджии и любуется рваными клочковатыми облаками. Однажды в детстве Мужчина сам вот так же любовался облаками из окна теткиного дома, и в этот момент тетка подошла и сказала, что если он будет целыми днями пялиться в окно, вырастет умственно отсталым. Он рассказал эту историю Сашеньке. Сын выслушал и убежал обратно на лоджию. А Мужчина с тех пор забыл детскую обиду на тетку. С Сашенькой было хорошо. С ним можно было главное: с ним он мог быть лучше, чем был на самом деле – рядом с другими, невыдуманными людьми.

– Папа, а когда я вырасту, кем я буду?

– Это ты сам решишь.

– А ты кем хотел быть?

– Я? Знаешь, а я и не помню. Представляешь, забыл!

Ну действительно, не сотрудником же Госучреждения! И Мужчина начал вспоминать. И вспомнил, что сильней всего хотел стать художником, – как он мог это забыть, он ведь даже ходил в изостудию, у него был настоящий мольберт. Он достал мольберт из кладовки, провел пальцем по старым зазубринкам и кляксам – и сердце съежилось, будто это он по сердцу провел… В одно мгновенье Мужчина вспомнил, как появилась каждая из этих зазубрин и каждая клякса, какое настроение было у него тогда, какой рисунок был прикреплен к мольберту. На следующий день он купил краски и кисточки, решил, что в следующие выходные что-нибудь нарисует.

А через день после этого к Мужчине вернулась его Первая.

Он шел домой с работы, а во дворе на качелях в длинном шарфе и расстегнутом пальто сидела она, и смотрела на него грустными глазами. Качели тоненько так поскрипывали: вперед одна нота, назад другая. Мужчина задохнулся, подошел и встал молча перед ней.

– Прости меня, пожалуйста, – сказала она.

Мужчина тут же, будто это они так здоровались, ответил, что, да, да, конечно – прощает. А голос у него самого был какой-то извиняющийся.

Они снова стали жить вместе.

Перед этим Мужчина тщательно собрал и выбросил все, что пооставалось в его квартире после других женщин: все, что они ему дарили (даже галстуки), не допитую с кем-то из них бутылку вина, выметенные из-под кровати пуговицы, тонкие ватные кружочки, испачканные тушью и тенями. Выбросил книгу «Ваш малыш». Мольберт с красками и кисточками убрал обратно в кладовку. Сашенькину куртку оставил. На всякий случай.

Сразу расписались. Свадьбу не закатывали: выяснилось, что некого будет пригласить. Он не хотел бы видеть никого из своих знакомых, сводивших его когда-то с женщинами, она за годы столичной жизни растеряла здешних подруг.

Через девять месяцев родился мальчик. Назвали Никитой.

Мужчина сильно переживал: он никак не мог полюбить своего ребенка. Своего настоящего ребенка. Поначалу, когда Никита только спал, кричал и ел, Мужчина думал, что это пройдет: вот только мальчик подрастет, пооглядится в своей новенькой жизни, начнет улыбаться родителям – и сразу расцветут родительские чувства. И будут греть сердце. Как это было с Сашенькой.

Но Никита подрос, охотно улыбался родителям, перестал кричать в перерывах между едой, начал ходить, ухватившись за папин или мамин палец – а родительского чувства не было.