Глеб Черкасов - Как мы не стали бандой

Врать было бессмысленно.

— Я потом долго себя ел, что проспал все, пока товарищей моих… А потом понял, что мать не только меня, но и тебя упасла… Меня б тогда убили… — и как бы ты потом? А так ничего, все при своих.

Выпили.

— Ты про внучек моих расскажи.

Стас вспомнил, что несколько недель назад привез в старую квартиру альбом со свежими фотографиями — не хотел ехать с ними к Лизе, проще было закинуть сюда. Пока искал его, вспомнил родителей на свадьбе.

Иван Георгиевич и Альбина были единственными гостями со стороны жениха, но многочисленную родню и друзей невесты покорили на два свистка. Линькович-старший надел форму подполковника со всеми наградами, в том числе двумя медалями с неведомыми буквами. Он выглядел как испанский гранд или как британский лорд. Альбина в вечернем платье родом из семидесятых годов смотрелась элегантней некуда.

На этом дружба семьями и окончилась. Старшую внучку дед видел четыре раза от силы, младшую всего раз, но всегда просил Стаса делать подарки на день рождения как бы от него. Кариной обычно не очень интересовался. Альбом полистал с интересом.

Выпили за девочек.

— Помнишь, Антон Маяков, товарищ твой на даче, ты отношения с ним какие-то поддерживаешь? — этого вопроса Стас совсем не ожидал.

— Нет, вроде много лет не виделись, считай с середины восьмидесятых.

Отец неторопливо разлил. Выпили.

— Я ведь твою маму у Сержа, у Владиленыча увел, за два года до твоего рождения, одна компания была. Он за ней долго ухаживал, а тут я, весь в ореоле славы, на одной руке пятьдесят отжиманий и еще Есенина с Рождественским наизусть, ну все и срослось. Он переживал, не зря на даче рядом с нами оставались жить, а не в горкомовский пансионат катались, его жена все понимала, злилась, хотя чего бы — без меня ей никакой радости.

Стас вздрогнул, представив, что его отцом мог бы стать Маяков, неплохой, но какой-то прибитый жизнью дядька. Черт его знает, как он сейчас себя чувствует. Может, и в люди выбился.

— Значит, не общаешься со старыми друзьями, ну, может, и правильно, этот багаж не всем под силу, вот, например, был такой чувак, выпьем давай сначала, никому не рассказывал…

Выпили.

Стас понял, что скучает по Костяну, чуть ли не единственному другу, который теперь далеко. Впрочем, электронная почта, которую Костя перед отъездом завел Стасу, творила чудеса, а вот Яну и не найти теперь…

Иван Георгиевич продолжал:

— …Он приехал через два дня после, с бутылкой, я на порог не пустил, молчу, он тоже, потом говорит — вариант был, мочат, и семью тоже, или хотя бы отжимают все, бомжами делают, или вот как получилось. Я молчу — он говорит, придумаем, что делать, ты не вешай нос, молчу, потом поворачиваюсь и ухожу домой, он мне чвякнул вслед: «Бурелом с колеей…»

— А что это значит? — Стас помнил, что Иван Георгиевич иногда произносил загадочное «колея с буреломом». После 1992 года эти слова сын от отца не слышал ни разу.

Выпили.

— «Колея с буреломом, бурелом с колеей, через это со смехом мы с тобой, брат, пройдем». Был такой стишок на трех человек, у каждого своя строчка, больше его прочесть некому, — отец налил себе полную, сыну, поглядев на него внимательно, чуть-чуть и сказал: — Если вдруг услышишь вторую строчку, беги от этого человека.

— Отец, а ты не собрался ли помирать? — Линькович-младший уже еле ворочал языком.

Иван Георгиевич улыбнулся:

— Нет, думаю пожить еще чуть, интересно, чем кончится. Черт, да мы футбол почти пропустили.

Включили телевизор. Португалия забивала шестой мяч России. Георгий Ярцев почти бежал к выходу, хотя матч еще не кончился.

— Эх, Жора, не доиграли ведь еще, а убегаешь, вот и так мы все, — отец махнул рукой. — А помнишь, он у нас на даче выпивал и соседи в гости ломились, как же — легенда живая. Вот теперь тоже легенда, только мертвая, хотя с виду… Как все мы, считай, что результат этого матча живая иллюстрация, как мы всё профукали.

Выпили и за это. А потом за португальского парня, который забил седьмой и положил конец всей этой лаже.

Утром отец разбудил Стаса, заставил съесть яичницу и выпить рюмку. Паспорт и билет были в кармане. Машина ждала внизу. Сын заметил, что проводы доставляют старику удовольствие: как ни крути, а ответственная заграничная командировка и автомобиль вот прислали. Стас с замиранием сердца объяснил, что такое бизнес-класс, отец одобрил, по делу ведь лететь, должно быть удобно.

— Обо мне не беспокойся, я ожил, — сказал Линькович-старший.

— Ловлю на слове, папа, тогда сделай мне одолжение, слетай куда-нибудь отдохнуть.

Иван Георгиевич ухмыльнулся:

— Ну да, только в одну страну хочу, но точно надо узнать, сколько стоит билет до мест, так сказать, моей подписки о неразглашении.

— Тогда надо и в Штаты, на территорию вероятного противника, — пошутил Стас.

— Туда еще успею, если призовут, — продолжал смеяться отец и подтолкнул сына к лифту.

Борис Ельцин возвращается к работе после операции на сердце, в правительстве появляются «младореформаторы».

Летом коалиция, которая привела Бориса Ельцина к власти, распадается в ходе конфликта из-за «Связьинвеста», бушуют войны олигархов.

Сборная России не выходит в финальную часть чемпионата мира по футболу.

Выходят фильмы: «Теория заговора», «Жизнь прекрасна», «Достучаться до небес», «Плутовство», «Пятый элемент».

Дмитрий Хубариев

— Слышь, постоялец, мне тут на рынке анекдот рассказали: «Новый русский от бабок уже охерел совсем, приходит к врачу и говорит, хочу, мол, испытать, что чувствует женщина во время родов. “Но это физиологически невозможно”, — доктор говорит, у мужчин дыры нет нужной для этого…” — “Десять штук баксов плачу”. — “Ну хорошо, ковыляйте в операционную”. Через десять минут провожает нового русского домой с пожеланиями родить успешно. Коллеги в непонятке: “Что можно было сделать, если это в принципе невозможно?” — “Да я ему задницу зашил и дал выпить пачку пургена”».

Зинаида Ивановна заколыхалась от смеха, призывая и постояльца от души повеселиться. Тот вежливо улыбался, тыча вилкой в картошку. Ужины стали бесплатными после починки старого жигуля хозяйки. Периодически Дима об этом жалел, всухомятку прием пищи проходил поспокойней. Не хотелось не только говорить, вообще ничего не хотелось. Да и готовила старуха так себе.

Из дневника Дмитрия Хубариева

(Написано где-то в середине нулевых годов)

Я мало что помню про те годы. Они мне кажутся одним нескончаемым днем, иногда шел снег, иногда было жарко. Я боялся всего — ходить по улицам, разговаривать с людьми, пить. Хотя иногда становилось так страшно, что приходилось покупать два Довганя и запираться дома. Зинаида Ивановна по моей же просьбе отнимала ключи. И первый пьяный сон начинался на том самом полустанке из 1994 года. (Конец записи.)