Елена Долгопят - Чужая жизнь

В занавешенном окне брезжил свет.

Узкая, красным кирпичом мощеная дорожка. Темный куст дикой колючей розы. Крыльцо. Три ступеньки. Всё знакомо. Всё как во сне, который уже много раз снился.

Белье сохло на веревке между яблонь: женские панталоны, сорочка, детские майки, трусы, простынь.

Гарик стоял, смотрел. Вдруг отодвинулась занавеска, и в освещенном окне показалось лицо. Приблизилось к стеклу. Знакомое, долгожданное, оно показалось Гарику чужим. Может быть, виноват был желтый электрический свет, а может быть, время, давно разделившее их.

Гарик отступил на тропинку. И зашагал к вокзалу. Мать не узнала, что он приезжал.

В Москву вернулся ночным поездом. Ехал с удобствами, плацкартом. Взял белье, лег и не мог уснуть. Ворочался на узкой полке, слушал дыхание спящих. В конце концов сполз вниз и ушел курить в холодный тамбур. Мужик поднес к его сигарете горящую спичку. Спросил:

– Болеешь?

Николай говорил, что район отличный, обжитой.

Говорил:

– Ты вообще не изменилась. Нисколько.

Улыбался.

Спросил, не жарко ли ей.

Знаешь, я ужасно рад, что тебе пригодился. Старые друзья, знаешь.

Вера отмалчивалась.

Его телефон зазвонил, отвлек. Слава богу.

– Да. Я. Да. Понял.

Воскликнул:

– Черт бы их побрал совсем! Вызывают. Приспичило! Я тебя у метро высажу, ты сама посмотри квартиру, если что-то не устроит, мы обсудим. Держи ключи.

– Ты уверен?

– Конечно. Вот здесь я припаркуюсь. Там тебе хорошо будет. Увидишь. Устраивайся. Если что, звони. В любое время дня и ночи.

Он вдруг ткнулся губами Вере в щеку.

Когда-то они учились на одном курсе, и Коля безнадежно и утомительно за Верой ухаживал. Алла уговорила ее позвонить ему, дала номер. Она всё про всех знала.

Вера осталась одна в незнакомом еще месте и с любопытством огляделась. Горели огни фонарей, светились витрины лавочек, пахло выпечкой и кофе. Чем-то еще, горячим и сытным. Вера не удержалась, взяла кофе в бумажном стаканчике и слойку с чем-то вроде мяса.

Кофе был – огонь, и она долго ждала, пока он остынет, глазела на прохожих, и один мужчина ей вдруг подмигнул.

Доела слойку, выпила кофе. Голуби подбирали крошки.

Вера шагала асфальтовой дорожкой. Обогнула башню, прошла вдоль серой панельной громады. Повернула и увидела единственную в округе пятиэтажку.

«Мой новый старый дом».

Во дворе теснились машины.

Четвертый подъезд. Код.

Домофон пискнул, и Вера потянула дверь на себя.

Подъезд был неплох. Чистый. Стеклопакеты. Конечно, раздражали запоздалые вспышки чувствительных к движению экономных ламп. Пахло застарелым сигаретным дымом, рекламные листки валялись на подоконнике и на полу возле почтовых ящиков.

Вера отыскала в связке маленький ключик и отворила свой (с нынешнего вечера) ящик, вынула листки, рассмотрела (заказ пиццы, ремонт квартир, вновь ремонт) и сложила их на подоконник в общую свалку. Как будто бы узаконила свое здесь пребывание. Поднялась на пятый этаж по исхоженным каменным ступеням.

Дверь самая обыкновенная, стандартная, металлическая, обтянута черным дерматином. Два замка. Глазок.

Вера достала ключи, отомкнула замки. И наконец-то переступила порог своего нового жилища. Дверь поспешила захлопнуть. Услышала щелчок. Дернула ручку. Дверь не поддалась.

С таким защелкивающимся замком надо полегче, не дай бог без ключей выскочить.

Вера нащупала выключатель, нажала рычажок, и лампа осветила прихожую.

Голая лампа на витом шнуре.

Вера удивленно посмотрела на эту тусклую и в то же время слепящую лампу. На оклеенные бумажными обоями стены, на деревянные, окрашенные коричневой масляной краской полы, на сиротские мужские тапки со стоптанными задниками.

На крючке висело черное мужское пальто. Пыльное на широких плечах.

Удивительно.

Николай наплел ей о евроремонте, о натяжных потолках, об итальянских светильниках.

Вера оглянулась. Изнутри дверь оказалась деревянной, простой, выкрашенной той же краской, что и полы, разве что посветлее. И замок был только один, старый, так называемый английский, он и защелкнулся. И никакого глазка в двери.

Вера прошла в небольшую кухню. Включила лампу под стеклянным старомодным колпаком.

Из щели в деревянной, неплотно пригнанной раме дуло. Светились огни дальней башни. В мойке скопилась грязная посуда. На столе, на клеенке, среди крошек и колбасных шкурок поблескивала капля воды. Вера коснулась ее, как будто хотела убедиться в ее (или своей) реальности. Мокрый палец вытерла о юбку. Погасила свет. Прошла в комнату.

Ее освещала трехрожковая смешная люстра. В точности такая была когда-то в доме Вериной бабушки. Точнее, прабабушки. Но Вера звала ее бабушкой. И диван стоял в точности такой же. И трехстворчатый полированный шкаф.

Открывая дверцу, Вера готова была встретить бабушкино синее платье из крепдешина, но увидела мужской пиджак на плечиках. Во втором отделении, на полках, лежало постельное и нательное мужское белье. И тут же резная шкатулка, тоже в точности бабушкина. Вера подняла крышку и увидела поверх писем в почтовых конвертах темно-зеленую книжицу паспорта. Ровно бабушкин из шкатулки, один в один (в те давние времена именно такого вида паспорта были у нас в обиходе).

Вера открыла документ.

Молодой человек на черно-белой фотографии. Темные глаза, темная челка, прямой маленький нос. Белая рубашка, галстук. Игорь Васильевич Никодимов, 1944 года рождения, русский.

Вера убрала паспорт, замкнула шкатулку, закрыла шкаф. Она решила, более не медля, позвонить Николаю.

Сигнал смартфон не ловил. Ни в комнате, ни на кухне, ни в коридоре.

Вера подумала: ладно.

Она слишком устала. В конце концов, квартира была старомодной, но не запущенной, наоборот, всё это старье, включая газовую плиту, телевизор, краны и, что самое удивительное, паспорт, казалось новым. Так что Вера спрятала бесполезный смартфон. Всё равно идти ей было некуда.

Она подняла и установила вертикально сиденье дивана. В ящике под сиденьем, как Вера и думала, лежало одеяло в стародавнем пододеяльнике, простынь и подушка. Белье показалось Вере не совсем свежим, она сняла его, бросила на пол у стены, вынула из шкафа чистое, с нашитыми метками прачечной.

Вера постелила, приняла душ, забралась под одеяло, посмотрела на огни дальней башни и уснула.

Поезд пришел во втором часу ночи. На фасаде вокзала горела праздничная иллюминация. В этот год отмечали столетие со дня рождения В.И. Ленина. Гарик подступил к машине с зеленым огоньком. Водитель сидел в салоне, закрыв глаза.

Гарик постучал в стекло. Договорились за трешку.

Ехали молча пустынными ночными дорогами, которые все казались чужими. В кабине было тепло. Гарик сидел рядом с водителем. Добрались они минут за тридцать – долетели, – водитель гнал. Гарику жалко стало, что так быстро закончилась эта поездка, он был бы не прочь сидеть и сидеть в теплой машине, катить и катить – куда-нибудь, подальше.