Юрий Поляков - Три позы Казановы

Градус, как во время правильных застолий, которые так любил усопший, поднял скандальный кинокритик Берлогов, в последнее время особенно часто навещавший Инку (за него она вскоре и вышла замуж). Он закричал, делая по привычке приятное вдове, что речь идёт не о таланте и даже не о большом таланте, а о гении, губительно и преступно не востребованном временем… Все остальные выступавшие в зависимости от чувства меры разделились на тех, кто полагал преставившегося большим талантом, и тех, кто считал его безусловным гением, уснувшим вечным сном. А режиссёра Галлова, назвавшего Пургача просто талантом, молчаливо заклеймили цепным псом режима и не подавали руки до самой его смерти.

Бедного же гения отвезли на Востряковское кладбище и зарыли неподалёку от могилы Изольды Извицой, потом долго сотрясали Дом кино такими поминками, что Гришина душа, витая над пьющими собратьями, полагаю, была глубоко удовлетворена размахом и неисчерпаемостью тризны. Кстати, возле траурного портрета Пургача по русскому обычаю поставили рюмку водки, накрытую ломтиком чёрного хлеба. Но водка куда-то постоянно исчезала, поэтому приходилось доливать, приговаривая: «Гриша с нами!» Во время поминок, тоже на камеру, много и горячо говорили об ушедшем друге. С каждой выпитой рюмкой масштаб утраты всё крупнел и до каких космогонических объёмов возрос бы в конце концов – трудно сказать, но в 00:00 ресторан закрылся.

Конечно, похоронно-поминальный гиперболизм на этом бы иссяк, но Инна с помощью буйного кинокритика Берлогова переработала надгробные речи и спичи друзей в статьи, каковые, пользуясь своими телевизионными связями, и предложила в некоторые периодические издания. Там сочли, что тексты несколько коротковаты… и обратились к авторам с просьбой расширить их, разнообразив примерами из творческой жизни покойного. Давно протрезвевшие и отошедшие от ритуального восторга друзья опешили и начали отнекиваться, ссылаясь на занятость. Но нет, шалишь: во-первых, все их хмельные гиперболы записывались на плёнку – не отопрёшься, а во-вторых, почти каждый был обязан Инне хотя бы одним памятным семяизвержением. И друзья благородно покорились. Впоследствии все эти статьи и воспоминания составили книгу «Я шёл к вам, люди!», выпущенную издательством «Лесная промышленность», куда на работу перешёл тот самый останкинский руководитель.

А тут началась как раз перестройка. Инна из фрагментов кинофильмов, где в эпизодах мелькнул Пургач, семейных любительских съёмок, похоронных речей и прочего склеила документальный фильм «Отрубленные крылья», получивший бесчисленное количество премий и дипломов на всех кинофестивалях. Из фильма следовало, что без преувеличения главная вина советской власти перед русским искусством – это погубленный дар Гриши Пургача. Общественность была взволнована и потрясена, особенно рассказом воротившегося на неисторическую родину Желдобина про то, как Гриша плакал у него на плече от невозможности реализовать свой талант в проклятой совдепии. Комик звал, звал его с собой в эмиграцию, но Гриша, русский душою, не мог покинуть любимую родину и свой столик при ресторанных дверях. Личным распоряжением президента Горбачёва Григорию Пургачу было присвоено звание заслуженного артиста СССР (посмертно) и выделены средства для организации в квартире гения мемориального музея.

Ельцин, как известно, не любивший Горбачёва, едва придя к власти, тут же присвоил покойному звание народного артиста России, подчеркнув тем самым, что его предшественник в искусстве ни ухом ни рылом. Более того, президент отдал под музей не две комнаты, как это сделал Горбачёв, а весь особнячок на Малой Бронной, намекая на колхозную прижимистость Мишки-комбайнёра. Инна стала директором музея, а буйный кинокритик Берлогов – главным научным консультантом. Были учреждены фонд и премия Григория Пургача, организован ежегодный международный кинофестиваль, носящий его имя.

Но тут разразился чудовищный скандал. Невероятный! Роясь в архивах КГБ и собирая материал для своей монографии «В застенках Красного Вавилона», один дотошный исследователь по фамилии Анчутиков внезапно обнаружил, что Гриша, оказывается, много лет был осведомителем на договоре. Проще говоря, стукачом, и обо всём, что слышал в застолье от пьяных деятелей культуры, оперативно докладывал куда следует, получая за это деньги. В картотеке КГБ он проходил под кличкой Наливайко. Такой удар поверг бы в прах кого угодно, но только не Инну. Она решительно взялась за дело. Вскоре на Первом канале телевидения сразу после вечерних новостей показали документальный фильм «Геенна огненного гения», в котором речь шла о том, что великого актёра Пургача погубила не просто советская власть как таковая, а конкретно – Лубянка.

Где-то отрыли бывшего кагэбэшника, работающего теперь шефом службы безопасности мебельного салона. Он со слезами на глазах оправдывался перед телезрителями: мол, если бы ему сказали, что выпивающий студентик ВГИКа, которого прихватили на спекуляции валютой, – гений, он никогда не стал бы его вербовать! Но ведь никто же не предупредил, даже не намекнули! Да и сам студентик на вербовку пошёл охотно, проявив в работе очевидные осведомительские таланты, прежде всего – феноменальную память. Из него вообще мог выйти Штирлиц или Ким Филби, если бы не жуткая тяга к спиртному…

Надо ли объяснять, что эта иезуитская версия спецслужб была жестоко осмеяна создателями документальной ленты.

– Необходимость стучать сначала на сокурсников, потом на творческих собутыльников страшно тяготила Гришу! – скорбно уточняла в кадре вдова, сидя у пылающего камина. – И муж, чтобы анестезировать больную совесть, стал пить. Много пить… Это был его вызов времени, открытый бунт против безжалостного тоталитаризма!

Про то, как много и что именно он пил, подробно, со знанием дела рассказывали видные деятели театра и кино, можно сказать, легенды отечественной культуры. В результате Гришин гений, который, может, и спускается на землю раз в столетие, погиб, удавленный безжалостным зелёным змием!

В заключение выступил скорбный директор ФСБ. Он извинился перед российским народом за погубленный талант Пургача и предложил за счёт спецслужб воздвигнуть ему памятник в Москве. Некоторые горячие головы, в особенности кинокритик Берлогов и комик Желдобин, потребовали, чтобы фигуру несчастного титана поставили не где-нибудь, а прямо на Лубянке, под окнами ФСБ, на том самом месте, где прежде высился Железный Феликс, и чтоб стоял Бронзовый Пургач вечным укором заплечных дел мастерам. Но позже, поостыв и посоветовавшись, выбрали другое место – в скверике возле Театра киноактёра, где Гриша частенько разминался пивом, перед тем как идти к основному месту работы.