Юрий Поляков - Три позы Казановы

– Искать!

Вооружившись лупами, все ползают по квартире, обследуя каждый сантиметр. Тщетно. Никого.

– Где-е они?! – орёт Стрюцкий так громко, что надуваются вены на его шее и чернеет лицо.

Когда-то он служил в Пятом управлении КГБ и также кричал во время допроса на машинистку, тайно перепечатавшую роман Солженицына. Придя с Лубянки домой, бедняжка повесилась от потрясения. Черевков, не дожидаясь, когда его начнут бить, добровольно выдал бриллианты, спрятанные в малахитовом унитазе с двойным дном. Тут раздаётся звонок в дверь.

– Т-с-с! – Стрюцкий прикладывает палец к губам. – Открыть!

Входит Гузель с фруктами и молочными продуктами. Она видит перепуганного Константина Фёдоровича, здоровенных незнакомцев с лупами и груду бриллиантов.

– Дебил, – кричит азиатка в истерике, выдавая всю свою кочевую суть, – говорила же тебе: у меня надёжнее будет! – И лупит опешившего любовника по щекам.

– Не будем мешать, – усмехается Стрюцкий. – Уходим!

В сущности, Юля и Кирилл ему уже не нужны. Он просто хотел посмотреть на эту неуловимую парочку, доставившую ему столько хлопот.

Дело в том, что хитромудрый Степан Митрофанович не выбрасывал «лилипутин форте» в воду, он сделал вид, будто сдаётся на милость победителей, а на самом деле просто оттягивал время, чтобы успели скрыться Юлия и Кирилл. Стрюцкий знал Степана Митрофановича по совместным операциям КГБ и ГРУ, он его уважал, но потребовал инструкцию по применению препарата. Нелегал охотно объясняет, что таблетки и порошок действуют одинаково, это просто разные формы выпуска. При однократном приёме перорально происходит уменьшение, а при повторном – увеличение. Вот и всё! Получив информацию, Стрюцкий захохотал в лицо генералу, выдал ему один патрон, чтобы по-людски застрелиться.

Митрофанович отошёл в сторону, но не покончил с собой, а съел спрятанную таблеточку и исчез. Костоломы вытоптали траву окрест, надеясь приплющить крошечного разведчика, но тот уже скрылся в заранее облюбованных и проверенных кротовьих ходах. Такой способ отхода в случае провала был продуман в мельчайших деталях ещё в начале 1990-х.

Впрочем, Стрюцкому наплевать, он за огромные деньги впаривает таблетки Чумазусу, а порошок передаёт американским хозяевам. И наступает час возмездия! Министр наномодернизации в Кремле демонстрирует Совбезу успехи своего ведомства: сначала на глазах у всех уменьшается, и отцы державы рассматривают его сквозь увеличительные стёкла, словно татуировку на предплечье таракана. Затем Чумазус объявляет в наномикрофон, что сейчас вернётся в естественное состояние, и съедает растолчённый кусочек пилюли. На глазах Совбеза «аллерген русской истории» превращается в букашку, в мошку, в тлю, в микроб, в вирус, в стрептококк, в спирохету, исчезая навсегда…

В ЦРУ дело принимает совсем иной оборот. Получив от Крепа фиолетовый порошок и вознаградив агента, осторожные американцы сначала испытывают препарат на лабораторных крысах, которые вырастают до размеров саблезубого тигра, пожирают весь аналитический цвет Пентагона и, скрывшись в тоннелях метро, плодятся в немыслимом количестве. Теперь заокеанцам не до мирового господства, все силы брошены на борьбу со стремительно размножающимися тварями. Тысячи американских евреев с капиталами бегут в Россию, мы их принимаем как родных, особенно капиталы, встаём с колен, строго указываем Китаю его место, объединяем республики былого СССР в Империю Добра, прихватив Босфор. И человечество благодарно затихает в наших надёжных объятиях!

А Стрюцкий страшно наказан за свою жадность. Взбешённые америкосы вызвали его в Вашингтон якобы для вручения ордена Пурпурного Сердца и сбросили в тоннель к ненасытным мутантам. Хр-р-рям!..Из открытого люка донёсся страшный вопль, а потом послышались хруст и чавканье, словно там, внизу, заработала огромная мясорубка. Генерал Снарк смахнул с начищенного ботинка каплю крови, приказал заварить крышку люка и зашагал прочь. Его ждали на экстренном совещании начальников штабов, предлагавших накрыть атомными ракетами Вашингтон и ещё парочку штатов, как Хиросиму, пока жуткие твари не перебрались в другие города…

Прошёл год.

В космическом пространстве сквозь млечную дымку летит круглая зелёная, как арбуз, Земля. Она несётся нам навстречу. Всё ближе, ближе… Уже можно различить Европу, похожую на тонконогую овечку, пьющую воду из Гибралтарского пролива…

…Всё заметнее большие города, изрезанные радиальными и кольцевыми трещинами улиц. Мадрид, Париж, Берлин, Варшава, Минск… Но нам нужна Москва, и только она – вся в лучах расходящихся магистралей, в дыму заводов, в чаду автомобильных пробок. А в Москве нам нужен проспект Мира. Вот он, вырвавшись из узкого русла Сретенки, ширится и течёт к окраине мимо Рижского вокзала, мимо ВДНХ… Но вернёмся к Садовому кольцу, отыщем неприметный прямоугольник, стиснутый домами. Нам туда – в Аптекарский огород, к пестролистым купам, окружившим старинный пруд…

…И вот перед нами пруд с тёмной кофейной водой, с жёлтыми кувшинками, с неровными берегами, поросшими осокой, крапивой и рогозом. На берегу усамой воды – странная старая ива. Её ствол похож на туловище огромного ископаемого ящера, вытянувшего длинную шею высоко вверх. Но что это? Откуда-то из-под ствола вьётся лёгкий дымок. Неужели кто-то посмел бросить окурок в заповедном месте? А может, прохожий в берете с петушиным пером обронил дымящуюся вересковую трубку? Проверим – раздвинем траву, присмотримся! Не может быть! У самой земли к коре, подобно ласточкину гнезду, прилепилась крошечная хижина, сложенная из щепок и веточек, обмазанных глиной. Крышу ей заменяют брошенные внахлёст клочки полиэтиленового пакета, а вместо печной трубы торчит обломок пластмассового мундштука. Он-то и дымит. В хижине есть дверь, сделанная из спичек, скреплённых проволокой. Откроем и заглянем внутрь…

…Там, в глубине хижины, виднеется очаг, сложенный из мелкой гальки. Горит огонь, и кипит вода в котле – винтовой пробке от маленькой коньячной бутылки. За столом, сделанным из спичечного коробка, сидит крошечный Кирилл, бородатый, как Монте-Кристо. Орудуя осиным жалом вместо шила, он чинит ботинки, сшитые из обрывка плащёвки. Рядом с ним Юлия, обёрнутая с японским изяществом в шёлковый лоскут. Она мерно качает люльку – кедровую скорлупку, подвешенную на тонких жилках к верхним балкам, – и поёт: «Мой Лизочек так уж мал, так уж мал!»

В скорлупке спит крошечный, точно комариная личинка, младенец, укутанный в белый лепесток. Рядом с Юлей, положив брудастую морду на лапы, дремлет серый дог. Тот самый, исчезнувший! Внезапно пёс открывает красные глаза, вскидывается и гулко лает. Дверь хижины медленно отворяется. Юля пугается и закрывает собой младенца. На пороге возникает страшно обросший человек с посохом. Одет он в невероятные лохмотья, похожие на маскировочный халат снайпера.