Криста Вольф - Летний этюд

Голос у Эрны Шепендонк был слишком зычен для комнаты, а сама она — слишком дородна для кресла. Она кивнула на полочку: видите, книги. Да, она тоже иногда не прочь почитать. Потом вытащила из буфета парадную чашку и вазу дымчатого стекла — это ее за хорошую работу премировали. Раньше-то как было, сказала она, коровы да хрюшки — вот и вся моя компания, а нынче я с докторами да с профессорами работаю. Эрна каждый день ездила автобусом в окружной центр, служила уборщицей в больнице. Меня там в обиду не дают, сказала она. И предложила Эллен свежих яиц. Чем плохо, когда знаешь друг дружку, раз уж бок о бок живешь. В случае чего я и помочь могу.

Напоследок Эрна Шепендонк выудила из обшарпанного ридикюля, который уже толком не запирался, письмо. Бывшая узница, сидевшая вместе с ее матерью, написала с Запада, как та погибла. А теперь, сказала Эрна, теперь прочтите-ка конец. Что там написано, а? Эрна помнила наизусть. Там написано: Поезжайте в Польшу. Спросите у родственников Вашей матери, почему с нею так вышло. Больше я ничего говорить не стану. — Да, вздохнула Эрна Шепендонк, очень тяжело. В Польше она тем временем побывала. Под Краковом. Со всеми познакомилась, и с дядей, и с бабушкой. Встретили ее хорошо. Но когда она спросила о матери — молчание. Перед отъездом, посулил дядя, все узнаешь. А потом? Ни словечка. Ничего.

Эрна заплакала. Хочется ведь знать, что да как, сказала она. Все ж таки родная мама. — Может, я напишу той женщине из Западной Германии, от вашего имени? — спросила Эллен. — Нет, сказала Эрна, это без толку. Да, такие вот дела, добавила она, опять зычным голосом. Все разом хорошо не бывает.

Что же, что — гордыня? неведение? — мешало нам допустить, что у людей вроде Эрны Шепендонк или госпожи Кетлин есть свои тайны? Эпоха, говорили мы себе, обременила тайнами тех, кто создан как будто бы совсем для другого. Фотография Вальтера, мужа госпожи Кетлин, еще висела над супружескими кроватями, когда Ирена с Клеменсом поселились в этом доме. Немецкий солдат-фронтовик в мундире времен второй мировой. Но такие истории, говорили мы, когда вечерами сидели все вместе перед домом, глядя на западный край неба, на закат, и потягивая вино, — такие истории надо рассказывать с самого начала, да и этого маловато. Нужно еще рассказывать так, как рассказывали тебе: когда, при каких обстоятельствах, кто. Я, сказала Ирена, узнала о судьбе госпожи Кетлин от госпожи Доббертин. Н-да, сообщила она мне, Альма-то Кетлин тоже хлебнула горюшка. Мы вдруг сообразили, что все местные старухи однажды были молоды. Откуда-то мы знали, что госпожа Кетлин в свое время вышла замуж за покойника. А вот вслух об этом первой высказалась ее сестра и наследница.

То лето, собственно, и началось со смерти госпожи Кетлин. Никогда не забыть, говорили Ян и Эллен, как они добирались сюда из деревни — по старой, разъезженной летней дороге, об асфальте еще и не думали, — а навстречу сплошь фигуры в черном, одна за другой, среди них тетушка Вильма на велосипеде, прямая, с серьезным лицом. Потом они углядели Фрица Шепендонка, в толстом черном пиджаке, взмокшего от пота, через плечо он перекинул огромный погребальный венок, потому что приладить его к мопедику оказалось невозможно. Кто умер-то, прости Господи? Да Альма же Кетлин! А они никак не хотели поверить. Госпожа Кетлин, всегда приветливая, всегда готовая помочь, никогда не страдавшая любопытством и всегда сдержанная, «самоуглубленная», как говорила тетушка Вильма. Госпожа Кетлин из сказочного палисадника. Снабжавшая всех нас семенами крупноцветного мака и пестрых мальв. Госпожа Кетлин на своей камышовой крыше, всего за четыре-пять недель до смерти; мысль, что на пороге смерти можно и не заниматься починкой крыши, ей в голову не пришла. Она скрыла от всех, что два года назад ей отняли одну грудь: подобное умолчание было вполне в ее духе. Украдкой мы проверили себя: а можем ли мы ждать от себя такого? Госпожа Кетлин замкнутая была.

Делегацией наследников госпожи Кетлин предводительствовал Фриц Шепендонк. Не в рабочей спецовке, хотя было утро, а в жилете и полосатой рубахе, он во главе небольшой процессии держал путь к их дому, привел на кухню к Эллен сестру и зятя госпожи Кетлин, после чего без лишних слов уселся с пивом за кухонный стол. Сестра госпожи Кетлин маленькими благоприличными глоточками пила яблочный сок, которым ее угостила Эллен. Ну что вы, стоит ли беспокоиться. Господин Фос, зять, маленький, щупленький мужичок, обстоятельно, поскольку ему мешал толсто забинтованный большой палец на левой руке, закурил сигарку. Похоже, мы попали в итальянский фильм, так, что ли? — подумала, по ее словам, Эллен. Ведомая безошибочным чутьем на происшествия, явилась Крошка Мэри и устроилась у Эллен на коленях, госпожа Фос в это время выкладывала ужасающие подробности о последних днях своей сестры, с упоением именуя их «неутешительными». Может, пойдешь поиграешь на воздухе? — шепнула Эллен Крошке Мэри, но та, разумеется, только отрицательно помотала головой. Она старательно копила вопросы, которыми после будет сыпать как из рога изобилия: Что такое капельница? Почему это медсестра позабыла закрыть покойнице глаза?

Н-да, вздохнул господин Фос, такие вот дела. Эллен, воспользовавшись паузой, спросила, что у него с пальцем, и узнала, что никакого пальца под повязкой уже нет. Это оттого, сказала госпожа Фос, что у некоторых не руки, а крюки; ну а Фриц Шепендонк обронил между двумя глотками: Пальцы торчат, работать мешают — долой их! Засим госпожа Фос взяла инициативу в свои руки и рассказала все, с самого начала, как положено, а на это потребовалось время, поскольку начала она издалека, со своего и сестрина детства в доме напротив, где Альма прожила всю жизнь, — сестра не помнила, чтобы она хоть однажды заночевала в другом месте. И вечная работа по дому и в саду, в которой она еще девочкой с удовольствием пособляла матери, особенно в заготовках. Эллен хоть разок видала кладовку госпожи Кетлин? Сотни банок! Начиная с груш, вишен, зеленой фасоли, мяса и кончая добрым десятком банок печеночного паштета — все, что душе угодно. Только есть было некому. Консервный бзик, другого слова нет. А мужу моему припекло сей же минут открыть банку паштета. Госпожа Фос говорила так, будто его здесь не было, а он именно так и сидел — с отсутствующим видом. И, конечно, ржавой отверткой. Край, понятное дело, треснул, и осколок вонзился ему аккурат в большой палец на левой руке. Это бы еще полбеды, да паштет-то был допотопный, испорченный. Выход один, сказал доктор, резать. Потом еще кусочек, и еще. Вот и остался без пальца.

Пауза. Глубокий вздох Крошки Мэри. И наконец деловая часть, изложенная господином Фосом: лестное предложение Эллен и Яну найти покупателя на дом госпожи Кетлин. Можно, пожалуй, сказала Эллен, думая об Ирене и Клеменсе. И когда троица удалилась, позвонила госпоже Доббертин. Мы как раз были в саду, сообщала на этом месте Ирена. Мне тотчас подумалось: дело выгорит. С ходу!