Макс Фрай - Не мешки [litres]

Потому что наипервейшая обязанность любого ситуативного старшего товарища – внушить младшему товарищу уверенность в том, что неравноправность союза – временное явление, что младший товарищ сейчас чуть-чуть поопирается, а дальше поскачет сам, ещё и старшего с собой прихватив. Внушение уверенности в самодостаточности младшего – обязательный фундамент всякой помощи и обучения, без этого фундамента невозможен действенный, устойчивый эффект. Это тот редкий случай, когда можно (и нужно) даже немного приврать: если мы видим, что ситуативно младший ещё долго не сможет обходиться без нашей помощи, всё равно надо сказать ему, что он сможет. Это магический инструмент, а не враньё.

Всё вышесказанное неочевидно, потому что довольно часто старшие товарищи, напирающие на собственную незаменимость, приносят вполне реальную пользу, иногда огромную. Просто почти никто не видит (не ощущает) трещин в собственном фундаменте, образующихся от такого союза. Эти трещины – слишком высокая плата за что угодно, за такую плату не надо брать ничего (тут придётся поверить мне на слово, я вам эти трещины под микроскопом не покажу; впрочем, можно не верить и прийти к тому же выводу лет сорок спустя или даже в следующем перерождении, зато самостоятельно, а так надёжней).

Ну в общем. Обещание: «Ты без меня пропадёшь», – высказанное в любой форме, это наверное самая громкая из сирен тревоги, заслышав которую, следует бежать, отступать на заранее подготовленные позиции, в самом крайнем случае (вокруг нет других врачей, репетиторов, шаманов, юридических консультантов такой квалификации) – учиться внутренне противодействовать этому обещанию, неистово, с огромной силой, на уровне «не убоюсь я зла», – потому что проблема именно этого уровня, не следует её преуменьшать.

Люди бают, что для нормального человека непонятное мучительно. И вызывает страх/агрессию – как первую реакцию, потом-то может быть разберётся, если не дурак. Не знаю, что это за «нормальность такая», и знать не хочу. Но по-моему, страх/агрессия как первая реакция на непонятное хороши, пока ты несчастная обезьянка и прячешься от всех в кустах. А венцу природы всё-таки не пристало.

Лично я у этой вашей природы совершенно точно венец. Я без непонятного вообще не могу, мне его всегда не хватает. Хоть изобретай на ходу (а что ж, и приходится, надо же как-то выживать).

Наивысшая задача любого искусства – приподнять зрителя/слушателя/читателя/ над его человеческой участью, дать возможность взглянуть на некоторые удивительные вещи (человеку по умолчанию недоступные, потому что рядом с ними не выживет) глазами какого-то иного существа. Удивительные вещи можно и сымитировать, не вопрос (собственно только и можно что сымитировать, художник тоже просто человек, где он вам рагнарёк возьмёт). Однако убедительная имитация почти равновелика подлинному опыту, потому что для сознания зрителя (да и самого художника) всё это, если уж было получено органами восприятия в качестве информации, действительно произошло .

Ничего не может быть круче, потому что – ну, во-первых, любой опыт – опыт. Пригодится небось когда-нибудь. Но тут ещё и такая штука: пока маленький слабый человечек получает не для него предназначенный опыт (путь даже всего лишь имитацию этого нечеловеческого опыта), он получает спецпаёк, пропитание, банку небесной сгущёнки, иными словами, энергию такого качества (и в таком количестве), в каком обычно людям не выдают. Эта сгущёнка небесная – главная цель всякого получаемого нами опыта и главный маркер – был экстаз? Пёрло? Сил (душевных) стало внезапно больше, хотя бы на десять секунд? Если было, мы реально счастливчики. Есть за что благодарить художника (и свою судьбу).

(Забавно, что теоретически, на уровне словесной формулировки я это только теперь начинаю понимать, а на практике с самого начала делаю, для меня текст, в который не вложено хоть немного нечеловеческого опыта для нечеловеческих глаз и умов – деньги на ветер, вообще непонятно, зачем было хлопотать.)

Христианство как великая мистерия, способная ввести человека в т. н. царствие небесное (т. е., резко изменить внутренний баланс в пользу духа), закончилось в тот (никем не зафиксированный) момент, когда первый не-христианин был убит из полемических соображений. В смысле, только за то, что не является христианином. На этом – всё, кончено. Договор разорван, починке не подлежит.

С тех пор христианство – обычная традиционная религия, эффективный инструмент управления т. н. народными массами, как и все остальные крупные секты. А что отдельные граждане являли чудеса святости, так отдельные граждане всегда чего-нибудь такое являют, в любых условиях, хоть в христианство их запиши, хоть в дзен-буддизм, такими уж уродились, что дух через них прёт во все щели. Но остальные совершенно напрасно надеются, что это каким-то образом пойдёт им в зачёт.

Когда выходит новая книжка, я всегда заранее страшно сержусь, потому что знаю: мне предстоит очередное испытание тщетностью, точнее, иллюзией тщетности, но столь достоверной, что теоретическое знание о том, что она иллюзия, не очень-то помогает.

Потому что, чем больше и круче из тебя получилась волна, тем выше и твёрже стена косности, тупости и инертности – даже не мира в целом, а той его части, которая формально является адресатом-читателем и не поймёт, не поймёт, не поймёт нихрена, никогда.

В общем, с каждым разом всё выше и твёрже стена, о которую ты разбиваешься, вернее, только кажется, будто разбиваешься, на самом деле, никакой стены даже теоретически быть не может, но больно вполне взаправду, как будто стена настоящая. Словно и правда существует эта стена.

Мне смешно (потому что это правда смешно), тем не менее, с выходом каждой новой книжки меня охватывает совершенно взаправдашнее отчаяние, потому что я ненавижу любые проявления тщетности и ужасно, больше всего на свете люблю эффектно, наглядно, одним сокрушительным жестом – хоп-па! – всех и всё побеждать. А именно этот тип побед мне при моём роде занятий не светит, это надо было в какие-нибудь боксёры идти. Например.

Ночью в городе полно народу, открыты бары, горят разноцветные фонари, посетители толпятся снаружи, сидеть в духоте, страдая от вреда не-курения, ищи дураков. Те, кому не хватило места за уличными столами, усаживаются прямо на тротуар, и глядя на них, поневоле уверуешь в целительные свойства сигарет и бухла, очень уж духоподъёмно выглядят эти толпы ночных гуляк. Мне раньше казалось, так обаятельно только средиземноморцы гудеть умеют, с другой стороны, мы же теперь наверное тоже почти они.