Макс Фрай - Не мешки [litres]

Вскоре мы оттуда уехали и больше не возвращались, как будто все наше проживание в этой коммунальной квартире имело единственную цель: дождаться, когда откроют черный ход, выйти через него на улицу и убраться прочь.

В городе пахнет далёким балтийским августом – той самой августовской ночью восемьдесят четвёртого года, когда мы шли по трассе где-то за Вильнюсом, и пахло так, что мне стало ясно: я хочу здесь жить, я никогда не буду здесь жить, потому что это слишком хорошо, так не бывает, стойте, я хочу здесь жить, я не буду здесь жить, я никогда не буду, я не смогу.

Ну, собственно, так и вышло. Это ж не «я», а чёрт знает кто здесь теперь живёт.

Чувство вины – дрянь не только потому, что вредное и энергоёмкое, оно ещё и совершенно бессмысленное. Потому что неважно, как мы ведём себя, находясь в одной из своих низких октав. В низких октавах все примерно одинаковые, в диапазоне бояться-мучиться (и по дороге грести под себя чего пожрать). Всё это неинтересно и совершенно неважно. Важно – не находиться в состоянии сознания, соответствующем низшим октавам. Выкарабкиваться из него. Насколько далеко получится выкарабкаться, тоже, будете смеяться, не особенно важно, это не спорт. Важно само движение от своих низких состояний к своим (ситуативно, сиюминутно) высоким. Оно реально идёт в зачёт.

Всё, что говорят о пользе чувства вины для так называемой «души», или что там у кого на её месте привинчено – адова ложь. На самом деле за этим стоит желание наказать себя прежде, чем это сделают другие, и таким образом выгадать – если помучаюсь, не убьют. И желание держать в узде других, чтобы не были такими опасными. Пусть чувствуют себя виноватыми, тратят на это энергию и внимание, ходят наказанные, тогда может на меня не нападут. Всё остальное, все эти интеллигентские рассуждения, красивые аллюзии и цитаты – просто декоративная присыпка для (отравленных) тортов.

Лучший в мире, идеальный аркан Шут был явлен сегодня мне на улице Руднинку. Молодой отец и (примерно) пятилетний сын выгуливали небольшую собаку. Сын отцепил поводок от ошейника собаки, прицепил к своей майке и весело бежал на поводке; отец веселился чуть ли не больше сына, но одновременно эффективно контролировал его передвижения при помощи поводка: не давал убегать слишком далеко вперёд и выскакивать на проезжую часть. Собака всё это время чинно шла рядом с хозяином. Ей было не до баловства, в зубах она несла мяч.

Ну то есть. Внутренний хаос на поводке у внутреннего космоса, причём добровольно этот поводок на себя нацепил. Оба договорились, что это игра, но управление передано и работает; оба счастливы, всем хорошо. Внешние обстоятельства в виде собаки подчинены их воле настолько, что дисциплинированно держатся рядом и заняты делом – своим (на самом деле, хозяйским; ладно, общим) мячом.

Вот это, я понимаю, игра.

Чудесная женщина, торгующая божественными пирогами на нашем оупенкитчене, которая почему-то очень меня любит и всякий раз так радуется, увидев, что я даже теряюсь – за что, почему? – наконец решилась спросить, откуда я родом. Из Одессы, – говорю.

Женщина просияла. Точно, как же я сама не догадалась! Так вот откуда у вас этот дух радости и свободы, вы же, одесситы, такие все!

Мне хватило выдержки не разразиться сардоническим хохотом ей в лицо: чудесная женщина не виновата, что про нас, одесситов, бытуют такие стереотипы. Ну и потом, мне ещё у неё пироги покупать. Поэтому мой сардонический хохот так и не был явлен миру. Но до сих пор звучит в моём злорадном нутре.

Ну одесситы, ну вы попали! Чоткие пацанчики, сладкие фертильные тёлочки, брутальные отцы семейств, внушающие потомству: «Хочешь жить, умей вертеться», – матери, грузные и тревожные, даже во сне бормочущие: «кушать-покушать», – лоснящиеся, ухоженные, одетые во всё «фирменное» (современный синоним, наверное, «лакшери»?) владыки материального мира, витальные, прагматичные, плутоватые, хозяйственные – вот вы живёте, стараясь подобающим образом побольше подгрести под себя, чтоб соседи завидовали и ангелы ликовали на специально оборудованных для такой разновидности ликования небесах, и всё тщетно! Потому что приличные люди во всём остальном мире (ладно, в той небольшой части мира, где вообще знают о существовании какой-то Одессы) думают, будто вы – такая же несолидная босота, как я.

Сделать нечто невозможное, разорвать ткань реальности в произвольном месте и поглядеть, что будет; короче, не обязательно именно это, может другое какое-нибудь невозможное, но воля к невозможному – необходимый минимум для художника и одновременно величайшая драгоценность. Всякий раз замираю от восхищения, обнаружив тех, в ком она есть, чьи глаза сияют холодным небесным огнём, я этот огонь хорошо знаю, так пылает в человеке воля к невозможному, без которой жизнь – деньги на ветер. Не только жизнь художника, любая жизнь.

Сколько же нас вот таких сейчас на разных концах мира с непреклонным намерением совершить хоть что-нибудь невозможное – не по нужде, от избытка (созидательной воли), просто потому что Я ТАК ХОЧУ. Мы редко знаем друг о друге, ещё реже встречаемся за чашкой кофе, но в какой-нибудь специальной Вальхалле для настоящих художников, погибших с какими надо мечами (кистями, компьютерами, камерами, барабанами) в каких надо руках, будем хлебать этот кофе (надеюсь, лёгкой обжарки) из одного котла.

Тиунэ Сугихара – японский дипломат, представлявший Японскую империю в Литве. Помог более чем 6000 польским и литовским евреям, бежавшим от преследования нацистов, покинуть страну, выдавая транзитные японские визы, по которым был возможен выезд на Дальний Восток через территорию СССР. После нападения Германии на Польшу 1 сентября 1939 и начала второй мировой войны в Литву от немцев бежало множество евреев. Они пытались уехать от надвигающейся войны, но большая часть Европы уже была оккупирована нацистами, а большинство остальных стран запретили въезд еврейских беженцев. Несколькими людьми была придумана следующая схема спасения евреев. Хотя Голландия уже была оккупирована, колонии ещё оставались под властью королевы Нидерландов. Голландский бизнесмен (торговавший электротоварами компании Philips), консул Нидерландов в Литве Ян Звартендейк выдавал евреям свидетельства о том, что для въезда в голландскую колонию Кюрасао въездная виза не требуется, которые служили неким заменителем визы. Советские дипломаты согласились пропускать людей с такими псевдовизами через СССР, но только при условии, что они получат и японскую транзитную визу, так как на Дальнем Востоке они могли выехать из СССР только через Японию. Японские транзитные визы выдавал Тиунэ Сугихара. В 1940 СССР оккупировал Литву. В июле 1940 от иностранных дипломатов потребовали покинуть страну. Сугихара, владевший русским языком, сумел договориться с новой властью о месячной отсрочке распоряжения – для завершения дел. Получив указания японского МИД выдавать визы только тем, кто соответствовал формальным критериям и располагал необходимой суммой денег, Сугихара пренебрёг этими указаниями и выдал гораздо большее количество виз. С 31 июля по 28 августа 1940 Сугихара занимался только тем, что выдавал визы беженцам. Вскоре у него закончились бланки для виз, и он продолжал выписывать визы от руки с помощью своей жены. Всего он выписал, по некоторым оценкам, 2139 виз. Учитывая, что виза выдавалась на семью, можно считать, что благодаря ему уехало около 6 тысяч человек. Когда Тиунэ и Юкико освободили особняк, закрыв консульство, они ещё три дня снимали номер в гостинице и продолжали проставлять визы. Даже сидя в купе поезда на Берлин, Сугихара продолжал выписывать визы. А когда поезд тронулся, дипломат протянул консульский штамп через окно оставшимся беженцам – и они продолжили процедуру без него, подделывая подпись. Получившие визы беженцы пересекали советскую границу и ехали через СССР во Владивосток, где садились на японские пароходы и отправлялись в Японию. Большинство из них было отправлено японцами в Шанхай, где они благополучно пережили войну. Часть выехала в другие страны тихоокеанского региона или осталась в Японии.