Ася Лавринович - Там, где живет любовь

– Вставай же! – поторопила я Ирку.

Третьякова снова зажгла фонарь на телефоне и обвела слепящим лучом помещение. Мы находились в прихожей нежилой квартиры. Прошли в одну из комнат и обнаружили там сваленную в углу старую мебель, еще несколько велосипедов и детскую коляску с картонными коробками.

– Круто, нас заперли в какой-то захламленной колясочной, – проворчала Ира, возвращаясь в коридор. Отряхнувшись, она взглянула на экран смартфона. – Эх!

– Кажется, сейчас не самое подходящее время переживать из-за того, что Вадичка не пишет, – отозвалась я, вслед за Иркой отряхнув колени. И зачем Третьякова поперлась в эту квартиру?

– При чем тут Вадичка? – рассердилась Ира, но по ее дрогнувшему голосу я поняла, что пропажа Вадика подругу все-таки беспокоит. – Телефон скоро разрядится.

Ирка погасила фонарь, и нежилая квартира вновь погрузилась в темноту.

– Шутишь? – почему-то шепотом спросила я.

– Нет, – прошипела в ответ Ира. – Но если что, с твоего позвоним.

– Ага, только я телефон дома забыла.

– Шутишь? – спросила теперь Ирка.

– Точно, мы ж не в какой-то колясочной, а в «Камеди Клабе». Шутка за шуткой! Нет, Ира, я не шучу.

Мы с Третьяковой снова прошли в ту комнату, где стояла старая мебель. Окна были заколочены фанерой, но сквозь щели сюда, в отличие от прихожей, проникал свет. Узкие желтые полоски падали на пыльный пол. Окна в этой нежилой квартире выходили на улицу, а не во двор.

– Там, поди, еще и решетки снаружи, – с тоской констатировала Третьякова, подобравшись к подоконнику.

– Допустим, меня дома все равно не хватятся, – сказала я, не зная, радоваться этому факту или печалиться. – Папа сегодня ночует у противной Катерины. Но тебя-то родители точно потеряют. Мне позвонят, а я трубку не беру.

– Думаю, зарядки на один звонок другу хватит.

Я уселась на подоконник и уставилась на Ирку. Глаза к тому времени уже привыкли к темноте.

– Дане позвонишь?

– Кому ж еще? Я сейчас!

Ира вышла из комнаты. Вскоре до меня донесся ее глухой раздраженный голос. Даже в такой ситуации близнецы умудряются о чем-то поспорить. В нежилой пустой квартире я слышала каждый шорох. Сверху у соседей по-прежнему лилась оркестровая музыка. Будто кто-то решил на ночь глядя переслушать торжественные гимны всех стран. Откуда именно это доносилось, разобрать было сложно. Внезапно музыка смолкла. Ирка закончила разговор, и в квартире повисла гнетущая странная тишина.

– Ир? – наконец позвала я.

Тут Ирка так истошно заверещала, что я в полной мере прочувствовала выражение «кровь леденеет в жилах». Третьякова влетела в комнату и захлопнула за собой дверь.

– Что там? Что? – Я спрыгнула с подоконника и пододвинула к двери тяжелое старое кресло. От страха сердце колотилось в горле.

– Не что, а кто! – Ирка взгромоздилась в кресло.

– Кто? Там лысая сумасшедшая?

– Сумасшедшая? Нет, там крыса!

– Крыса?

Час от часу не легче. Крыс я любила не больше, чем подозрительных пожилых женщин без волос.

– Даня придет?

– Куда он денется! Два раза ему адрес повторила, прежде чем телефон отключился.

Мы с Иркой замолчали и принялись прислушиваться к звукам. Теперь в углу, где были свалены еще какие-то картонные коробки, послышалось непонятное копошение. Если тут в каждой комнате по крысе…

– А на фига ты кресло придвинула? – спросила Ира.

– Я ж не знала, от кого ты сбегала, – пожала я плечами.

– Там всего лишь крыса.

– А вдруг она ростом с человека?

Представив себе крысу ростом с человека, мы обе нервно захихикали. В какой-то момент мне показалось, что если я и дальше буду прислушиваться ко всем шорохам, голосам, гимнам за стенкой, то просто сойду с ума.

– Меня Марк поцеловал, – сказала я.

– Что-о? Да ладно! – Ирка заерзала на старом кресле, в которое уселась с ногами. Ее глаза в темноте лихорадочно заблестели. – Куда?

– В макушку.

– В макушку? – удивилась Третьякова. – Меня так мама перед школой целует.

Я принялась рассказывать о нашем совместном украшении зала. При мысли об этом дне даже на душе стало легче. Правда, меня беспокоило, что за все время моей болезни Марк ни разу не написал. Наверное, его испугала моя странная реакция на тот поцелуй. Веду себя как дикарка. Ирка тоже отвлеклась на мой рассказ, и на шорох в углу мы больше не обращали внимания.

– Ну а у тебя чего? – Я кивнула на разряженный телефон, который подруга крепко сжимала в руке.

– Вадик не пишет уже второй день. Мне кажется, что эти ребята, которые с ним служат, настраивают его против меня.

– Для чего им это?

– Считают, что я Вадика не дождусь, что все девчонки – легкомысленные изменщицы. А ты ведь знаешь, какой у меня Вадик доверчивый.

Я только головой покачала. Доверчивый. Какое слово-то она подобрала. Ему бы больше подошла другая характеристика – ведомый.

Наконец мы услышали в коридоре голоса. Снова громко звякнул велосипедный звонок, послышался грохот, а затем и отборный мат.

– Это че такое у порога? – жалобно простонал Даня. – Шею свернуть можно!

Ирка вскочила с кресла, вдвоем мы оттащили его обратно к куче с другим хламом. Распахнули дверь. Даня уже поднимался на ноги, а Никита услужливо подсвечивал другу фонариком.

– Не мог раньше его включить? – ворчал Третьяков.

– Я включил, чтоб полюбоваться, как ты красиво растянулся, – ответил Яровой. – Жаль, сфотографировать не успел.

– Привет! – веселым голосом отозвалась Ира.

Даня исподлобья глянул на сестру. В свете фонаря он казался еще более рассерженным, будто вот-вот кинется на Ирку с кулаками.

Выйдя на улицу, я полной грудью вдохнула свежий вечерний воздух. Сколько мы пробыли в заточении? Из-за страха время тянулось так медленно… На небе уже появились бледные звезды. Но, судя по звону и стуку колес, что доносились со стороны остановки, трамваи еще ходили.

Сво-бо-да! Какое сладкое слово! Я была рада видеть болтливого ворчащего Даню и даже молчаливого Никиту. Вчетвером мы пошли через темный двор, и я еще пару раз обернулась, чтобы посмотреть на четырехэтажку с потухшими окнами. Свет в тринадцатой квартире по-прежнему не горел.

А на улице Мира еще кипела вечерняя жизнь. Вчетвером мы брели в сторону нашего дома. Никита шел чуть поодаль и подкидывал одной рукой литровую бутылку колы, а Даня донимал нас с Иркой вопросами:

– Ну и что наши дорогие Даша и Башмачок хотели там найти?

Мы с Ирой переглянулись.

– Вообще-то в этом доме живет твоя обожаемая Амелия! – ядовито ответила Третьякова.

Даня тут же пихнул локтем Иру, а Никита странно усмехнулся.

– И зачем вам к ней?

– Просто поболтать! – обиженно буркнула Ира. Неужели мальчишки думают, мы будем посвящать их в наши секреты?