Энн Пэтчетт - Прощальный фокус [litres]

– Сабина! – позвал голос. Чья-то рука трясла ее за плечо. – Сабина, проснитесь!

– Китти?

– Папа приехал.

Го включил лампу у ее изголовья. Сабина приподнялась на локте. На мальчике были спортивные штаны и футболка с мистером Бабблом. Волосы взъерошены со сна.

– Ваш отец здесь? – Ей снился Парсифаль. Как будто она и он выступают в волшебном шоу.

– Он там, в кухне с мамой. Вам надо пойти к ним. Вам надо с ними поговорить.

Сабина поднялась с кровати, полезла было в шкаф за халатом, но Го схватил ее за руку и потянул прочь из комнаты. Парсифаль был с Фаном, и оба они были счастливы. И такая масса цветов вокруг.

– Идемте же, – торопил Го.

Неверными шагами Сабина поплелась в пижаме по темному коридору. Без халата в доме было холодно. Из экономии Дот на ночь ставила термостат отопления на низкую отметку.

– Я этого не потерплю!

Это был Говард – и говорил он слишком громко для столь позднего часа. Как Сабина раньше его не услышала и как могла Дот спокойно спать, не слыша его и сейчас? Голос Говарда поднял тех, кто слушал его изо дня в день, но тех, кто к нему не привык, не разбудил.

– Езжай домой, – устало сказала Китти.

Гай застыл в коридоре, у самой двери в кухню, в одних белых спортивных штанах. Свет из двери озарял его лицо, точно мальчик стоял перед киноэкраном. Гай смотрел туда. Он дрожал и был смертельно бледен.

– Идите туда, – сказал Гай, заметив Сабину. Она положила руку на голое плечо мальчика, и тот прислонился к ней. От него еще исходил теплый запах сна. – Он убьет ее, – прошептал Гай ей на ухо, как будто по секрету.

Они смотрели на Китти и Говарда, который, судя по всему, считал, что в доме, кроме него и жены, все спят.

– Никто никого не убьет, – сказала Сабина.

Мысли в голове не путались, страха не было. Парсифаль сказал, что с Китти все замечательно, сказал с такой уверенностью, что не поверить ему было невозможно. Говард – стареющий хулиган, не страшный противник. Куда ему с ней тягаться. Сабина шагнула вперед, оставив мальчиков жаться в дверях.

Китти сидела за столом, закрыв лицо руками, Говард стоял возле нее, постукивая по столу лезвием ножа в десять дюймов длиной. Бутафорских ножей Сабина повидала на своем веку не меньше, чем настоящих. Были ножи в резиновыми гнущимися лезвиями, были с лезвиями складными, уходящими в рукоятку так, что казалось, будто нож вонзился в тело. Ни в кино, ни в шоу иллюзионистов без таких не обойтись.

– Слушайте, Говард, – сказала Сабина и потерла глаза. – Вы весь дом перебудили.

Он повернулся и уставился на нее. Такую ярость Сабине приходилось видеть лишь на лицах подростков, рыщущих по Лос-Анджелесу. Говард наставил на нее нож.

– Идите спать!

Китти отняла руки от лица. Она плакала – сейчас или раньше. Из крохотной царапины у нее на щеке текла кровь. Кровь. Такая неправдоподобно красная, из такого аккуратного надреза, что Сабина подумала – это наверняка подделка, как и нож. Она заберет Китти с собой, увезет в Лос-Анджелес ее и детей. Вот он, ответ. Глядя на щеку Китти, на Говарда, на все ту же злополучную кухню, Сабина ясно это поняла. Хватит!

– Иди в постель, – сказала Китти. – И мальчиков уведи.

Сабина покачала головой:

– Никуда я не пойду.

Она подошла к Китти, взяла стул и села рядом.

– Дай-ка я погляжу, что у тебя с лицом.

Сабина приподняла подбородок Китти.

– Со мной все в порядке. Честное слово!

– Черт, вы меня слышали вообще? – рявкнул Говард Плейт.

– Отлично слышала, – ответила Сабина, не отрывая взгляда от Китти. С минуту она рассматривала ее лицо, потом приложила к царапине салфетку.

Ухватив Сабину за плечи, прикрытые белым хлопком пижамы Фана, Говард рывком поднял ее на ноги. Ворот пижамы натянулся, и голова Сабины запрокинулась и тут же мотнулась обратно. Нож, небрежно болтавшийся в руке Говарда, мог с легкостью пропороть ей кожу, но пропорол только рукав. Сабина услышала, как мальчики в коридоре громко охнули. Сколько было в ее жизни бутафорских ножей – ножей, которыми не вскрыть даже конверта. Все это продолжение сна, не иначе. Или до того она бодрствовала, но сейчас заснула. Костяшки пальцев Говарда уперлись Сабине в ключицу, в мягкую кожу шеи.

– Говард… – Китти тоже встала.

– А ну слушай меня! – заорал Говард.

Он толкнул Сабину так, что она отлетела к холодильнику, и тут же отряхнул руку, словно ему и прикасаться к ней было противно. С холодильника на пол посыпались магнитики, четыре магнитика в форме фруктов.

Сабина, задыхаясь, оттянула вниз ворот, поправила пижаму. Еще никто и никогда не хватал ее и не толкал.

– Вам лучше домой уехать, – сказала она и закашлялась.

– Я и уеду домой, – сказал Говард. – И семью свою заберу!

Он был на взводе, как возбужденная публика на шоу. Говард тихонько трясся, будто прилагая чудовищные усилия, чтобы не убить ее на месте.

– Они с вами не поедут, – сказала Сабина.

– Они сделают так, как я им велю! – Говард Плейт смотрел на нее так, будто только сейчас смог ее хорошенько разглядеть. Он тоже задыхался. – Зачем вы здесь? Разве я не сказал, чтоб вы убирались и оставили нас в покое?

Может быть, он готов их убить. Может быть, уход Китти взбесил его так, что он себя не помнит, а только что увиденный сон был грезой, а не пророчеством? С Китти все замечательно. Сабина хотела попробовать заболтать Говарда, но, открыв рот, не нашла что сказать. Она боялась его. Раньше Сабине не приходило в голову, что вот так все может и закончиться. Она в Небраске, на кухне, где однажды уже произошло убийство. О чем она только думала?

– Они хотят сегодня же вернуться домой. Мои сыновья хотят домой. Господи, да почему вообще я должен вам это объяснять!

Возможно, он намеревался грохнуть по столу кулаком, но забыл, что все еще сжимает нож, а возможно, и вправду хотел всадить нож в дерево – и всадил. Лезвие с глухим стуком вошло в столешницу и осталось торчать в ней – кадром из старого вестерна про ковбоев и индейцев. От этого звука Китти вздрогнула, и на кухне воцарилась тишина.

И пока каждый ждал, как поступит другой, в кружок света шагнул Гай – полуголый, обхватив руками худенькие плечи. Спортивные штаны, растянувшиеся после сотен стирок, висели на узких бедрах и цветом были уже, строго говоря, не белые, а светло-светло-серые. Гай держался без своей обычной бравады и самоуверенности, но его юное и прекрасное тело невольно приковало взгляды всех на кухне. От полуобнаженного мальчика исходило волшебное сияние, как от его дяди Парсифаля в тот вечер, когда он выступал на шоу Джонни Карсона. Гай зашел на кухню так тихо и смиренно, словно хотел не остановить ссору, а предложить себя в качестве жертвы. Вслед за младшим братом в двери показался и Го. Он лишь шагнул на кухонный линолеум и остановился. Гай тихо двинулся вперед – без одежды мальчик словно обрел способность двигаться бесшумно. Даже звука шагов не было слышно.