Ольга Бондарева - Жизнь в четырех собаках. Исполняющие мечту

Я утешала свою чувствительную борзую, как могла: ласками и теплыми словами. А Анфиса все не меняла своего взгляда. Я знала этот ее взгляд и не спутала бы его со взглядом ни одной другой борзой. Так несколько лет назад смотрела наша Анфиса, когда мы с мужем в заснеженном поле корили ее за авантюрную попытку подраться с ротвейлером.

Я взяла Анфису на руки (четырехмесячного шенка борзой еще можно поднять), но это не подействовало. Анфиса продолжала оставаться в состоянии транса. На подмогу примчалась мама с игрушками. Кое-как она привела девочку в чувство и отвлекла от тягостных дум. А мне за несдержанность досталось от домашних по первое число.

С четырех месяцев Анфиса трижды в день выходила на прогулки, чтобы заложить основы своей дальнейшей житейской чистоплотности. Утром Анфису выводил супруг, днем я, по вечерам мы с сыном. Так как всех наших собак за один раз не выгуляешь, среди них устанавливалась очередность. Девочка, как и в незапамятные времена, сразу потребовала, чтобы ее очередь была первой. Она не желала уступать кобелям приоритет выгула. Так и повелось. Опять повелось…

По выходным мы водили Анфису в поля, а с ней Наяна. Сармата когда брали в компанию, а когда и нет — выгуливали в поле последним. Одним таким днем мы с мужем, держа на поводках Анфису и Наяна, вошли в лифт. Двери его начали закрываться, и тут неожиданно Анфиса выскочила на лестничную площадку. От ее шеи через порог и в кабину лифта протянулся поводок, затянутый петлей на руке супруга. Мгновение он с ужасом смотрел на прикрывающиеся лифтовые створки, на поводок, на Анфису…

История повторялась. Я находилась к выходу ближе всех и просунула меж съезжавшимися створками ладонь. Наткнувшись на преграду, дверцы остановились и разъехались. Лифт не пришел в движение. Мы втащили проказницу-Анфису в кабину и благополучно спустились вниз. На улице муж жалобным голосом попросил Анфису никогда впредь не выскакивать из закрывающегося лифта. Он уверял, что любит ее и верит, что она вернулась.

Но не тут-то было. Анфиса еще не выполнила план по доказательствам своего прибытия на землю. Уже на следующий день девочка придумала новое, сенсационное и неоспоримое подтверждение себя самой. Придумала и немедленно воплотила в жизнь.

Поутру супруг вышел с Анфисой во двор нашего дома. Моросил мелкий и редкий дождик. Ничто не предвещало особых событий. Я приготовила тазик воды с губкой и полотенце, чтобы помыть девочке лапы. На улице было достаточно светло, и я выглядывала в окно, чтобы полюбоваться своей собачкой, за поводок таскающей супруга из одного конца двора в другой. Со стороны казалось, что щенок вывел во двор заспанного мужика, чтобы тот принял душ из прохладной небесной влаги и зарядился активностью для трудового дня.

Слева на окраине двора из земли торчал загнутый металлический стержень — кусок арматуры. В длину он был примерно пятьдесят сантиметров, а изогнут почти параллельно земле и на расстоянии двадцати сантиметров от нее. Металлический штырь не раз пытались вытащить и мы, и другие жильцы, но он никому не поддавался. Видимо, другой его конец был вмурован в кусок бетонного блока, зарытого на глубине. Штырь согнули, как могли, и на том успокоились.

Я отошла от окна, когда муж с Анфисой находились как раз в районе расположения штыря. Вдруг снаружи раздался леденящий душу звук. Мои колени подкосились, потому что я безошибочно узнала голос. Анфиса! Безусловно, вопила она.

Было понятно, что с девочкой что-то случилось, но мне и в голову не могло прийти то, что произошло на самом деле.

Сармат в тот же миг оказался в зале и бросился к окну. Он встал передними ногами на подоконник и полными ужаса глазами всматривался вниз. Кобель тоже узнал, кто кричит.

Из спальни к нам примчался Наян. Он остановился позади Сармата и вопросительно всматривался в его спину: «Что с Анфисой?» Испуг и паническое отчаяние запечатлелись на морде Наяна.

Я прыгнула к окну и увидела, как супруг присел на корточки и тянет на себя Анфису, а та держит в пасти конец штыря, словно не желает выпустить, и одновременно голосит на весь двор и округ. Прошли секунды или доли секунд, и муж сдернул Анфису со штыря. Он схватил ее на руки и прижал к себе, но Анфиса не умолкала. Муж побежал с девочкой к подъезду. Мамы в тот день с нами не было, и хорошо, а то я не поручилась бы за ее стареющее сердце.

Даже оказавшись в квартире, Анфиса продолжала орать. Я раскрыла девочке пасть и взглядом вперилась в нёбо. Крови не было, но на нёбе девочки — в месте былой припухлости, превратившейся когда-то в смертельную саркому, только в зеркальном отражении, а именно с другой стороны щипца — от воздействия кончика штыря появилась небольшая вмятина. И опять рядом с прорезающимся новым зубом. По форме и размерам вмятина соответствовала бывшему наросту. Но теперь вместо нароста я увидела ямку, что тоже было очень плохо. Травматическое сдавливание мягких тканей в дальнейшем могло вызвать непредсказуемые последствия. Настала моя очередь орать. Я взвыла внутренне: «Неужели опять?!» Мысленно раздавливая каблуком страшный посыл мозга, будто уничтожая ядовитого гада, я истребляла малейшую вероятность повторения кошмара.

Я застыла в исступлении. Слух улавливал слова мужа. Всхлипывая, он оправдывался.

Внезапно заручившись возникшей внутренней уверенностью и взяв себя, наконец, в руки, я твердо завила, что ничего страшного не случилось и все заживет. Анфиса моментально смолкла, а супруг принялся тискать девочку в объятиях. Обнимая Анфису, он уговаривал ее перестать доказывать, что она — та самая Анфиса. Анфиса, которая пришла.

Виной всему были мы — недоверчивые, духовно нестабильные существа. Одним словом — люди. Мы противоречивы, всегда двусмысленны, не способны просто верить. Мы выискиваем и жаждем свидетельств веры, потому что души наши приземлены. И Создатель шлет нам вещие подтверждения. Поначалу благие, что вызывают душу на полет. Если же душа не откликается и не устремляется навстречу небесному добру, то получает другие свидетельства, но те уже принимают форму страданий во имя веры. Одно утешительно: выбор всегда остается за человеком. Сомневаться и вопрошать, терзаться и нудить, либо преодолевать и воспарять, радоваться и верить — решать ему.

Получив последнее предупреждение, мы восприняли его правильно: стали радоваться и верить. Миновало три дня, и с нёба Анфисы исчезла вмятина — как будто ее там и не было, — а присмиревший муж признался мне по секрету, что окончательно поверил в Анфису. Он воспарил…

Веха. То была веха, после которой Анфиса обрела душевный покой в своей второй жизни. Впредь все ее былые манеры и выходки, повторяемые изо дня в день, воспринимались и истолковывались нами как само собой разумеющиеся, присущие Анфисе от ее сотворения.