Иоахим Новотный - Новость

Мы ничего не имели против. Если от нас требуются только подписи да несколько пфеннигов взноса, мы — за милую душу. Но Эдди вытащил из кармана какую-то брошюру и прочел нам несколько высказываний Калинина, в которых мы не поняли ни слова, а причиной тому было часто повторяющееся чужое слово: коллектив. Что оно значит? Точно Эдди и сам не знал, ему были знакомы только эти высказывания, и потому он был рад перейти к практическим вопросам. Возник план совместной поездки в Саксонскую Швейцарию и так называемого коллективного развлечения. Блеск, сказал Эдди, эти мероприятия быстренько перекуют вас в коллектив. Да, сказал Герберт — твой отец, — но нам хочется картофельного салата.

Ни одна поездка, ни одно развлечение не обходились в то время без картофельного салата, без целого корыта картофельного салата они были просто немыслимы. Ни одно развлечение не шло в сравнение с сытым желудком. А это удовольствие стоило тогда несколько сот марок, потому что идти за ним нужно было на черный рынок. Где взять деньги? Эдди капитулировал. Идемте со мной в бюро, и если вы найдете больше двадцати марок, то не пить мне пива. Но то, что в деле сплочения коллектива без картофельного салата далеко не уедешь, признавал и он. Некоторое время он молча слушал наш беспомощный лепет. Потом вдруг сказал: устройте танцы, да и дело с концом. Получите выручку, ребята, наверняка кой-какой доход набежит.

Ну, конечно, конечно же танцы! Вот это нам было знакомо. С тех пор как кончилась война, весь мир только и думал о танцах. Телевизоров тогда ни у кого не было, кино тоже показывали не часто, наконец наступил мир — то есть риска не было никакого. Но подобное дело требовало хорошей организации. И все предстояло сделать нам, кучке юнцов от шестнадцати до двадцати. Дадут ли нам разрешение? Дальше — оркестр. Музыканты в то время были тертыми калачами, они думали о заработке, а в перерывах между танцами требовали свою долю картофельного салата. Станут ли они играть только за деньги (если у нас будет выручка) и за спасибо? А если выручки не будет, чем мы им заплатим? Разве ко всему прочему нам не придется раскошелиться на налог, заказать художнику афиши, дать объявление, арендовать зал, дать заказ трактирщику на пиво, которое скиснет, если на танцы придет недостаточное количество его любителей? Забот полно. Даже Эдди не решился на дальнейшие уговоры. Мероприятие, которое нам требовалось, с тремя сотнями платежеспособных посетителей в зале, которые останутся довольными и не устроят здесь разгрома, почувствовав себя околпаченными, такое мероприятие было нам не по плечу. Будь мы хоть десять раз первой ячейкой в масштабе округа.

В унынии мы сидели за столом, тянули свое пиво, понимая, что путешествие вместе с картофельным салатом от нас уплывает, и у нас сразу опускались руки при мысли о любом деле, именовавшемся коллективным.

Наконец слово взял Герберт, твой отец то есть. И все-таки мы справимся! — сказал он. Было бы смешно, если б не справились. Назовем наш вечер «Танцы в зимнем лесу», принесем из леса елки, прикрепим их веревками к колоннам, получатся уютные уголки, оркестр на сцене будет сидеть среди высоких елок, набросаем кругом ваты (кто может принести ваты?), получатся снежные хлопья, принесем из дому лавки, расставим их между елками, чтобы парочкам было где присесть, а на афишах нужно будет написать «Молодежные танцы», тогда все мальцы поймут, что у нас можно оставаться до двенадцати, и так далее, и так далее… Я уж и не помню всего, что предложил нам Герберт, во всяком случае, ему удалось нас увлечь, энтузиазма, ничего общего не имеющего с картофельным салатом, было в нем хоть отбавляй, он даже старших подбивал на всякие выдумки — не прошло и часа, как танцевальный вечер был делом решенным.

Прекрасно, говорит Андреа. Танцы в зимнем лесу. Елки и ватный снег. Безвкусица. Ну, а дальше-то что? И главное, где же твоя история?

Арно снова запинается. Задача не так проста, как ему показалось. Андреа протягивает ему руку помощи. Значит, у вас было все: разрешение, оркестр, зал, думаю, что вечер прошел удачно, ведь за дело взялся Союз свободной немецкой молодежи.

Правильно, подтверждает Арно, а откуда ты знаешь? Но под самый конец все чуть было не сорвалось. Мы совсем забыли об электричестве. За неделю до праздника в газете было объявлено, что в воскресенье после обеда будет отключен ток. Электричества в то время вырабатывалось мало, и другого выхода не было. Но нам был необходим свет, понимаешь, его требовали люди, они хотели яркого света в зале, это было так же важно, как музыка и пиво, их не удовлетворили бы свечи, хотя сейчас это и нашли бы очень красивым (будь это десять раз безвкусица), в то время успех полностью зависел от освещения. Разрешение в кармане, музыкантов уломали, пиво завезено, елки срублены и обсыпаны ватным снегом — и все напрасно. Ведь не одни мы читали газеты.

Но Герберт и тут нашел выход из положения. Мы собрали по деревне провода от молотилок, циркулярных пил и прочих электроприборов и провели времянку к мельнице. Мельничное колесо приводило в действие динамо-машину, 180 вольт как раз хватало для освещения танцевального зала, пивной и кухни. Мельник пообещал посидеть в воскресенье с карбидной лампой, чтобы мы получили весь свет, до последнего лучика. Герберт попросил художника написать объявления: «Специальное первоклассное электрическое освещение». Мы приклеили их наискосок на наших афишах.

И люди пришли, они толпами стекались к нам из своих погруженных в темноту деревень, они щурились, переступая порог трактира, щурились, словно мы устроили для них праздничную иллюминацию, хотя на самом деле были только жалкие 180 вольт. Настроение у наших гостей поднялось и без водки, свет в зале обрадовал их как неожиданный подарок, и они отплясывали так, что пол трещал.

Чудненько! — равнодушно сказала Андреа. Значит, дело выгорело. Наверное, и выручка была неплохая. Но самой-то истории все еще не слышно. Ведь на этом не может все кончиться.

Арно приподнимается. Он опирается на локоть и устремляет взгляд на обтянутые носками ноги.

История, медленно произносит он, да-да, ты права. Ее еще нет. Но без всех этих подробностей, без танцев в зимнем лесу, без временной проводки ее вообще не было бы. Вот как. Перед танцами я полдня бродил по лесу. Предлогом было то, что мне хотелось подобрать небольшую елочку для украшения стойки. Но подходящую я нашел не сразу, да и не хотелось мне ничего искать, просто мне нужно было походить по лесу, побыть в одиночестве и подумать о себе, о своих друзьях, об одной девушке, которую мы звали Рикой, говоря по правде — прежде всего о Рике. В седьмом классе, сразу после войны, она появилась у нас в школе. Думаю, из Силезии. Тогда у нее были каштановые косы, карие глаза, говорила она так, что можно было заслушаться, и зачаровывала нас, потому что сами мы говорили так, словно рты у нас были набиты камнями. Во всяком случае, мы, молодежь, все как один в нее втюрились, смотрели на нее влюбленными глазами и из кожи вон лезли, чтобы ей понравиться, и, самое странное, нас ничуть не смущало то, что у нее одновременно было такое множество поклонников. Так продолжалось и после окончания школы, Рика училась в старших классах, теперь она жила в городе в интернате, видели мы ее редко, через две субботы на третью. Надо думать, и там вокруг нее вилась толпа обожателей, но когда я гнул спину в мрачном, душном цеху и тосковал по солнцу и свету, это не имело для меня никакого значения. Стоило мне только подумать о Рике, и для меня переставало существовать все остальное, из-за нее я даже на время забывал о голоде. И вот перед танцевальным вечером, на который Рика тоже собиралась приехать, я мечусь по зимнему лесу. Чувствую, что терпеть, как другие любезничают с Рикой, я уже не в силах и готов убить любого, кто только посмотрит на нее с восхищением, а иначе жизнь мне не мила.