Дженнифер Иган - Манхэттен-Бич [litres]

Декстер ухватился за трос, с помощью которого спустился на дно, обмотал его, как советовал негр, вокруг правого предплечья и правой ноги и открыл воздушный клапан, чтобы надуть скафандр. Все верно: волшебным образом он стал всплывать. От восторга Декстер на миг ощутил себя божеством: он взмывает, всплывает, дышит под водой – делает то, на что обычный человек не способен. Он испытал мгновенное слепящее озарение. Да , мелькнуло в голове, и он во весь голос воскликнул: “Да!” Наконец-то он постиг одну важную вещь, основу всего сущего. Тем временем скорость подъема возросла, скафандр стал неудержимо раздуваться, руки потеряли гибкость и подвижность, он уже не мог коснуться циферблатов на шлеме и даже удержать в руке трос. Но ему было все равно: происходящее поглотило его. Ну, конечно, подумал он, не замечая, что поднимается с бешеной скоростью. Его целиком занимало другое: нужно накрепко запомнить одну важнейшую вещь, которую он наконец постиг.

Невероятно раздутый скафандр выскочил из воды в пятидесяти футах от лихтера. Марл заорал на обалдуев; двое помчались на планшир и принялись дергать спасательный конец. Не сводя глаз с циферблатов компрессора, Баскомб затейливо матерился. В этой отчаянной ситуации всю разношерстную компанию объединила одна цель, и все действовали как единый механизм. Анна, все еще в скафандре, но без ботов, спустилась по трапу и застыла в ожидании, пока обалдуи рывками тащили к ней Декстера Стайлза; он распластался в воде лицом вниз. Похоже, он уже мертв. Когда его подтянули к Анне, она попыталась перевернуть его на спину, чтобы поскорее открыть иллюминатор, но Марл заорал, что всплывшего трогать нельзя.

– Надо поднять его на палубу, – сказал он. – Если давление упадет, он утонет.

Марл прав, подумала Анна, а она с перепугу ничего не соображает, и принялась изо всех сил толкать раздутый скафандр вверх, на палубу; два обалдуя сразу подхватили Декстера под мышки, двое других рванулись помогать: перевернули его на спину, лицом вверх. Анна в два прыжка поднялась по трапу и присела рядом.

Из его скафандра хлынула вода и затопила ей ступни. Дрожащими руками она открыла его иллюминатор. Остекленевшие глаза Декстера были широко открыты.

– Ты меня слышишь? – спросила она.

Он моргнул, потом улыбнулся. От облегчения все вокруг чуть не попадали на палубу.

– Ты… задержал дыхание при подъеме? – спросила она, вспомнив про кессонную болезнь.

– Конечно, нет, – ответил он. – Негр, дружок твой, предупредил меня, что этого делать не надо.

Только когда Декстер вернулся к машине – она стояла в Ред-Хуке возле лодочной мастерской, – он смог спокойно, без помех мысленно вернуться к своему открытию. Опустившись на пахнущее отличной кожей сиденье “кадиллака”, он наконец расслабился. После его “скоростного всплытия” завязался на редкость неприятный спор, в котором на него ополчились не только те, кто работал на верфи и дочка Керригана, но и его собственные бугаи, и даже шкипер. Эта пестрая компания требовала одного: чтобы он заново спустился на дно и поднялся медленно, с остановками, чтобы избежать кессонной болезни. Декстер лишь отмахивался: самочувствие у него отличное, ничего не болит. Впрочем, если вспомнить хорошенько, спуск он провалил, и вытаскивать его, словно намокшую тряпичную куклу, пришлось тем самым парням, которых он вынудил подчиняться его приказам. Но все это Декстера ничуть не волновало. У него в ушах уже звучала барабанная дробь в честь его открытия. Он только о нем и думал на каждой стадии их с Анной подводного путешествия, вплоть до самого конца, когда он обменивался рукопожатиями с дочкой Керригана и с ее коллегами, без малейшей неприязни отмечая, что мужчины как равные смотрят ему прямо в глаза.

Будто по заказу, выехал он чуть свет, в свой любимый час: еще не заря, только предчувствие ее. Завел машину, чтобы прогреть двигатель, и отдался наконец мыслям о своем открытии – оно не давало ему покоя, пока он всплывал со дна на поверхность. Но в памяти сохранился лишь яркий, как вспышка, миг озарения.

Декстер был ошарашен; он мысленно вернулся к той минуте, когда произошло открытие: вокруг непроглядная водная глубь, он поднимается быстрее и быстрее, трос все сильнее трется о рукавицы и уже жжет ему ладони. Тем временем сквозь линию горизонта пробился рассвет, и в гавани воцарилась тишина; в слабом свете занимающейся зари на миг стихло все: лихтеры, буксиры и баржи с грузовыми машинами; так замолкают в лифте незнакомые друг с другом люди.

Неужто он в самом деле забыл?

Он еще успеет заехать домой до восхода солнца. Пусть нынешний день станет таким же, как любой другой, подумал он, и желание это только крепло и подгоняло его. Декстер отъехал от тротуара, нажал на газ и помчался через Сансет-парк и Бей-Ридж, стараясь опередить солнце, будто на гонках, когда ставки только растут, и уже не сомневался, что, если получится начать день как всегда, в то же время и в том же месте, ему удастся кое-что исправить. Главное – не сбиться с ритма и точно рассчитать время. Ему вспомнилась давняя детская забава: швырять одноцентовики под едущий трамвай. Нужно было точно рассчитать, когда именно выпустить монетку, чтобы она пролетела между колесами.

Когда он доехал до Манхэттен-Бич, над районом Флэтлендз яркий свет уже заливал небеса. Все-таки ему удалось опередить солнце! Тяжело дыша, с непонятным ему самому облегчением он вошел в дом. Вокруг ни звука. Милда оставила на столе кофейник; Декстер подогрел кофе, налил себе чашку, вышел с ней на крыльцо и под порывами морского ветра стал пить, – все, как он и мечтал. Робко взошло застенчивое солнце, разбросало по воде неяркие блики. Появившиеся с рассветом минные тральщики напоминали полотеров, натирающих в вестибюле пол. Вереница кораблей, почти касаясь друг друга, проплыла мимо Бризи-Пойнт. В небе неподвижно, точно воздушные змеи, парили чайки. Одно это зрелище бодрило и поднимало настроение; казалось, близость моря обесценивает все остальное: и дочку Керригана, и спуск под воду, и даже его собственное открытие.

Может быть, Табби составит мне компанию? – подумал он. Грейди ушел в море без малого три недели назад, и с тех пор она почти непрерывно горюет и хандрит – ни дать ни взять несчастная вдова шестнадцати лет. Не исключено, что Декстер тоже затосковал бы по племяннику, если бы не испытывал облегчения после его отъезда.

Он дважды подливал себе кофе и с наслаждением пил, но взошедшее яркое солнце напомнило ему о недосыпе. Спускаясь вниз, в спальню, он представлял себе, как спит в их супружеской кровати Гарриет, и почувствовал желание – он хотел ее, свою жену; такого острого желания он давно не испытывал.