Дженнифер Иган - Манхэттен-Бич [litres]

– Не знаю. Да мне все равно.

Ей вспомнилось, как она висела над водой под накренившимся небосводом в полной уверенности, что вот-вот камнем упадет на дно залива. Теперь ей казалось, что она все-таки упала, но выжила.

– А мне не все равно, – проронил Декстер.

Двадцать пятого февраля капитан Киттредж, верный сгоряча данному слову, на восемь дней раньше срока привел “Элизабет Симэн” в Кейптаун; средняя скорость судна составляла двенадцать узлов. На капитанском мостике Киттредж выглядел очень колоритно: светловолосый, с изящными руками патриция; порой “Элизабет Симэн” казалась Эдди яхтой вроде тех, что собирались перед регатой в южной части залива Лонг-Айленд, и он любовался ими с пирсов Бронкса: летом вместе с другими мальчишками из приюта для беспризорных он ходил туда купаться. Киттредж напоминал ему молодых людей, которых он когда-то видел в Центральном парке; с теннисными ракетками и хлыстами для верховой езды в руках, они шагали к выходу, подшучивая друг над другом. Ну и везунчик этот капитан, думал Эдди, такого везенья хватило бы, небось, на все пятьдесят шесть человек команды.

За несколько дней до того, как на горизонте появилась земля, всех охватила тоска по родине, и замыслы, связанные с морем, сменились туманным предвкушением невесть чего. Фармингдейл убрал с глаз долой кукол из пакли и взял моду то и дело заводить свои часы; Эдди был уверен, что пружина в конце концов лопнет. Но вот из кладовой достали швартовы и подняли боны, готовясь к разгрузке.

По истечению карантина “Элизабет Симэн” направилась в Тейбл-Харбор, чтобы выгрузить алюминиевую руду и пополнить запас свежих продуктов и воды. У моряков порт Кейптаун пользовался особой любовью, и на закате все, кроме вахтенных, со всех ног рванули с корабля. Те, кто хотел что-то купить или продать, а также канонеры двинулись в Малайский квартал, хотя портовый чиновник недвусмысленно предостерегал моряков от контактов с тамошними шлюхами. Пьянчуги вроде Фармингдейла поспешно направились в самые дешевые кабаки, чтобы накачаться джином. Иное дело морские офицеры: в порту они – белая кость. Начальника вооруженной охраны лейтенанта Розена и его подчиненного, младшего лейтенанта Уикоффа, возле трапа уже ждала машина: их пригласили в частный дом на торжественный ужин. Курсанты академии торгового флота Роджер и Стэнли, начищенные и наглаженные, с тоской наблюдали, как расхватывают и увозят офицеров. Слишком неопытные, чтобы пойти по борделям, они не могли взять в толк, куда бы им пойти, не опасаясь каких-нибудь неприятных сюрпризов. Эдди пообещал, что до отплытия непременно сводит их в ночной клуб.

Радистам в порту особо делать нечего, и они, как правило, сразу исчезают из виду, но Спаркс решил остаться на судне.

– А какого хрена мне топать в Кейптаун? – буркнул он.

Эдди решил, что за компанию с ним тоже заночует на судне.

– Большая радость: ковылять на этой проклятой ноге и твердить: “Очень вам благодарен, но мне бы стаканчик молока”. А их знаменитой Столовой, чтоб ее, горой я могу любоваться из своего иллюминатора – вон она, видишь? И не надо никуда топать – изображать из себя туриста. И радио будет работать так, как Господь его задумал.

Уже много недель они не слышали новостей: радио было отключено, а тут приглушенные голоса дикторов Би-Би-Си сообщают в основном хорошие новости: в Тунисе хваленые танки Роммеля поспешно удирают с поля боя; русские наступают на Краков; войска союзников окружают Мессину.

– Слышь, третий, а все-таки мы эту треклятую войну выигрываем. Что скажешь? – спросил Спаркс.

– Да кто их разберет, с ихним выговором, – отозвался Эдди. – Они заявят, что я уже помер, а я решу, что слушаю хорошие новости.

Спаркс с презрительной миной откинулся на спинку стула.

– Знаешь, третий, я бы в жизни не подумал, что тебе вынь да положь шикарный акцент.

Эдди вспомнилась режущая ухо отрывистая речь боцмана.

– Яи сам бы не подумал.

Он побежал вниз, в камбуз: надо же вернуть чашку Спаркса. В камбузе – ни души. Только боцман в полном одиночестве пил кофе и читал книгу. Завидев Эдди, он встал, вместо закладки сунул между страницами два пальца и захлопнул книгу. Эдди тоже не ожидал такой встречи.

– Удивляюсь, что вы, боцман, не сошли на берег вместе со всеми, – сказал он.

– Какой именно из мыслимых поводов вызвал у вас удивление, третий? – помрачнев, осведомился боцман.

Он явно не рассчитывал увидеть на борту еще кого-то, и настроение у него разом испортилось.

– Мы с вами ведь уже плавали на одном судне, – напомнил Эдди, – и вы тогда сходили на берег при каждом удобном случае.

– Как и вы, третий, если память меня не подводит, – парировал боцман. – Вероятно, ваши привычки изменились в результате вашего головокружительного взлета по служебной лестнице. Заметьте, впрочем: это всего лишь мое предположение. Мне нет дела до того, чем вы занимаетесь – или не занимаетесь – в свободное время, равно как и вас не касается, чем в свободное время занимаюсь я.

– Не кипятитесь, – проронил Эдди. – Я просто поддерживаю разговор.

Не вынимая пальцев из книги, боцман скептически посмотрел на него. Эдди обратил внимание на его ярко-розовые ладони, особенно заметные по контрасту с лоснящейся иссиня-черной кожей. Прежде, когда он работал под началом боцмана, его завораживали эти неожиданные розовые вспышки, напоминавшие трепетанье крыльев.

– Согласен, умение поддержать разговор порой пригождается, – заметил боцман. – Однако в данном случае этот аргумент представляется мне фарисейским по одной простой причине: он игнорирует нашу неизменно глубокую неприязнь друг к другу. Поддержание разговора , если можно так выразиться, не для нас. Ipso post facto [41] Игра на латинских выражениях: ipso facto – в силу самого факта, по этой причине к post facto – задним числом. , ваше утверждение невозможно принять всерьез.

– Вы так со всеми разговариваете?

– С какой целью вы задаете этот вопрос, третий помощник? – неожиданно вскипел боцман и воздел к небу руки, отчего книга немедленно захлопнулась. – То был риторический вопрос или прикажете понимать вас буквально?

– Буквально, – ответил Эдди, не вполне понимая разницу.

– Что ж, прекрасно. Вы, третий, склонны воспринимать все буквально, и я дам вам буквальный ответ, причем, если позволите, с укрепляющей дух искренностью.

Боцман шагнул поближе и понизил голос.

– Со всеми прочими я так не говорю. В отличие от вас, люди, чей уровень интеллектуального развития не сопоставим с моим, обычно не стремятся к регулярному общению по широкому кругу тем. Признаться, мотивы вашей настойчивости для меня непостижимы. Я, разумеется, мог бы высказать кое-какие предположения, но зачем? Это дело бесполезное, во-первых, потому, что тогда можно было бы подумать, будто между вашей и моей внутренней жизнью есть толика сходства (в чем я очень сомневаюсь), – а во-вторых, по другой причине: это означало бы, что меня в какой-то степени интересует, что именно движет вами, третий, и какие у вас побудительные мотивы. Но чего нет, того нет.