Леонид Финкель - Всё лучшее в жизни либо незаконно, либо аморально, либо ведёт к ожирению (сборник)

Ицхак Рабин… Первый премьер-министр – уроженец страны. Первый политик, дважды ставший главой правительства Израиля. Первый лидер, ставший жертвой политического убийства. Первый, кто заговорил о мире…

Выходить из дому не хотелось.

Неожиданно позвонил Моти:

– Ну, что я тебе сказал? На улицах все плачут. Море молодежи. Море свечей…

Я вспомнил, что в нагрудном кармане премьера найден листок с текстом песни о мире. Весь, как и положено, в крови. Все красиво. Будто бы готовили как церемонию открытия новой тюрьмы «Цальмон». «Это мой самый счастливый день, – сказал Рабин бывшему мэру Тель-Авива Шломо Лахату, по прозвищу Чича. – Самый счастливый…»

Я молчал.

– Запомни, в этой стране все меняется в одну секунду… Вчера правые уже почти одолели нас. И вот, пожалуйста, где, с какой стороны теперь качели?

– А вдруг качели качнутся в другую сторону?

– Нет, теперь уже нет. Запомни, это надолго… Шалом, друг…

И он радостно засмеялся:

– Да… Новый анекдот знаешь? Если Переса убьют на площади Рабина, как назовут площадь? – И выждав мгновение, членораздельно произнес: – «Площадь Царей Израилевых». – И снова стал хохотать.

От его смеха, кажется, дрожала трубка. Дрожание высекало искры, и я вдруг увидел через стекло, как края неба заалели, точно от далекого пожара. Где-то далеко занялось пламя у пределов пустыни и кидало в глубь ее тихие красноватые отблески. Пламя все росло, и все ярче становилось оно по краям неба, и огненным кольцом охватило оно пустыню, было багрянее и жарче. Я видел, как перед лицом огненного неба простиралась пустыня…

– Ну, – не успокаивался Моте, – за кого ты будешь теперь голосовать? Так я тебе скажу: голосуй за Переса.

– Почему?

– Чтоб все взорвались!

И он снова расхохотался.

А через полчаса позвонила Она.

– Ты смотришь телевизор?

– Да, но вижу только тебя.

В трубке хихикнули. Потом с надеждой замолчали. Других слов у меня в запасе не было, и о чем с ней говорить – я не знал. Что-то начал лепетать про траур и тут же вспомнил хамский анекдот про «медленно и печально»…

– Тов – хорошо, – сказала она. – О’кей. Игие бэседер. Будет хорошо.

– Когда? – спросил я.

И она серьезно ответила:

– После праздников.

– Каких праздников? – закричал я. – Разве похороны премьер-министра – праздник?!

Но она уже положила трубку.

На экране телевизора крупным планом показывали горящую свечу.

Пламя колыхалось и размягчало воск.

Загудела сирена.

Часы показывали два.

Глаза мои слипались от бесконечного свечения телевизора.

Толпа короновала мертвого царя Ицхака.

3

У меня неудачи, безработица, сплошное безденежье, хворь. В довершение куда-то сгинула третья или четвертая жена. И если с последним меня можно только поздравить, то все предыдущее вызывает острое злорадство некоторой части еврейской общественности: «Неудачи? Болезнь сердца? И ни одного шекеля?.. Как говорится, так и надо. Наша взяла».

Но до того была зависть: вот ведь, не пропал в свои пятьдесят с хвостиком на Святой земле, а еще начеркал да издал роман на денежки Рабина, да с его предисловием и пожеланием добра. Не Рабина? Заместителя мэра города? Какая разница – они же все заодно! И видимо, отхватил кучу денег! Ассимилированный человек, Человек Вселенной, возможно даже не еврей – за что же ему (то есть мне) такое?

Ах, не платят гонорар? Все-таки есть Бог. Нашими молитвами…

Новая жена? Это же новая партнерша по бизнесу! Хотят делать «Эротическую газету», слыхали?! Неужели он уже знает все? И она?

Вашими, вашими молитвами, не чужими, успокойтесь. Она ушла за материалом для свежего номера и, как с фронта, не вернулась…

Впрочем, я уступил ее. Уступил уже после того, как простил ей артиста, ночного сторожа, строительного подрядчика и фотокорреспондента известной газеты. Вашими молитвами, Фаня Исааковна Кац. Вы первая стали молиться…

Что правда, то правда – моя партнерша любила раздеваться…

Раньше вы, Фаня Исааковна, поклонялись артистам. В вашей коллекции были сотни открыток киноактеров всех стран мира, вы их ежедневно передвигали с места на место, так что кто-то прозвал вас Режиссером. «Главное, – говорили вы, – найти для них правильную мизансцену». Вы хоть знаете, что означает это слово?

Вашими молитвами, Стела Исааковна Кац-младшая, вашими. Помните, я был в пятом послевоенном классе, когда вы пришли училкой немецкого в нашу школу. Немецкий мы ненавидели: слишком хорошо помнили, как звучал этот язык из уст Гитлера в советских кинофильмах. А ваше любимое занятие – читать нам мораль: «курить – плохо, за девчонками стрелять – плохо…» Немецкому вы нас так и не обучили – кишка тонка, зато мораль мы запомнили, чтоб делать все наоборот: курить, например. Вот и моя третья или четвертая жена – из той же оперы. Наша любимая игра в классе – ездить на партах. Мы окружили вас, полную неумеху, партами и кричали: «Целка Исааковна, Целка Исааковна!» У нас даже игра такая была: кто сидел за первой партой, должен был постоянно ронять ручку и нагибаться за ней. Конечно, это был повод заглянуть вам под юбку и определить, в трусиках вы сегодня или нет. Глупые мальчишки, но надо ж было как-то мстить за ваши пуританские замашки. Да, кажется, вы так замуж и не вышли? Неужто все еще в девицах? Ну-ка, погодите, только подниму ручку с пола…

Все правильно, недаром говорят, что целомудрие – самое неестественное из всех сексуальных извращений.

«Разве имеет право он, многоженец, выступать по радио и говорить о любви? И ведь Петрарку читал, негодник… Это зацелованными-то устами…» – это вы, Стелла Исааковна, написали на радио, и заведующая, боясь за свое тепленькое местечко, сказала мне: «Ах, извините. У нас все надо делать чистыми руками». Уверен, что она имела в виду совсем другой орган, но как раскудахталась: «Ох-ох-ох…»

Кто сказал, что в нашем Израиле не стучат? «Доброволец, который сообщит налоговому управлению о человеке, который уклоняется от уплаты налогов, получит 10 % суммы налога, подлежащей оплате…»

(За стиль редакция, как положено, ответственности не несет.) Вот, племяш академика, например, в ответ на мою статейку, что академик на своих холстах вылизывал сапожки товарища Сталина, самолично позвонил, не поскупился истратить шекель на разговор и хорошо поставленным голосом отрубил: «У меня на руках справка, что мой дядя никогда, вы слышите – НИКОГДА! – не писал портретов этого негодяя, этого мерзавца». «Хватит экспрессии, – прерываю я, – нас, кажется, никто не подслушивает». Но он успел размножить справку в невиданном количестве экземпляров, разослал копии в редакции всех газет, даже в «Биржевые ведомости», всем практикующим адвокатам, всем судьям, и в канцеляриях Президента и премьер-министра их подшили в каждом отделе…