Мурадис Салимханов - Первый снег

В гостинице, куда он уже ранее приходил, хозяин встретил его, как старого знакомого, поселил в самую лучшую комнату и пошутил, что предоставляет ему скидку, но, будучи человеком практичным и дальновидным, предупредил учителя, что лучше все-таки снять где-нибудь в городе комнату или квартиру, и предложил помочь ему похлопотать насчет пенсии по инвалидности, поинтересовавшись, какие бумаги ему дали при выписке из больницы. Учитель протянул ему выписной эпикриз, и тот, цокая языком и кивая головой из стороны в сторону, заявил, что при таких бумагах точно дадут первую группу инвалидности и назначат пенсию тысяч двенадцать, а то и пятнадцать.

– Двенадцать? – переспросил учитель.

– Да, – ответил тот, – не меньше, но этих денег в городе хватит, чтобы снимать комнату и как-то жить, а если еще работу найдешь, то будешь вообще олигархом. – И засмеялся собственной шутке.

– У меня зарплата была двенадцать тысяч, – ответил он, – работая учителем. Оказывается, надо было просто выбить себе глаз и получать пенсию, чтобы не учиться и не работать.

– Ну и юмор у тебя, – ответил хозяин гостиницы. – Нет в мире пенсий, за которые можно отдать глаз. Так что подумай. А завтра я постараюсь тебе найти съемное жилье. Ужин за счет заведения, – буркнул он и вышел из комнаты. На следующий день тот действительно подыскал учителю комнату недалеко от гостиницы в неплохом районе города, почти в центре, но в общем дворе. Придя по адресу, он сначала не мог сориентироваться во дворе, когда-то принадлежавшем одной семье, а затем, видимо, по какой-то причине распроданной по частям разным людям, которые в свою очередь приспосабливали его под себя, перепродавая или деля по наследству, пока дом не стал похожим на улей, хаотично застроенном разного рода пристройками, балконами, гаражами показывая всем своим видом, что новые хозяева боролись за каждый квадратный сантиметр полезной площади. Он оглядел двор, высившийся в центре двора туалет с покосившимися и выцветшими дверями, возле которого торчал водопроводный кран с непрерывно льющейся водой, кучу строительного мусора, состоявшего в основном из битого стекла, кирпича, картона и всякого другого хлама, вершину которого венчал ржавый велосипедный руль, на котором по случайному недоразумению или ненадобности остался прикрепленным круглый звонок из нержавейки с блестящей отполированной ручкой и молоточками. Услышав стук ударившегося ведра, он повернулся направо и заметил старуху, возившуюся у крана с водой.

«Салам алейкум, уважаемая, – сказал он, обращаясь к ней, – вы не знаете тут женщину по имени Марьям, она, вроде как комнату сдает?» Старуха внимательно оглядела его с ног до головы, словно оценивая его финансовые возможности, и, видимо, составив по внешнему виду свое собственное впечатление о доходах собеседника, ответила: «Марьям – это третья дверь, только, сынок, комната у нее дорогая, пять тысяч в месяц, не дороговато ли для тебя? У меня тоже есть комната, сдаю за три пятьсот».

«Давайте я сначала посмотрю условия у Марьям, а потом взгляну и на вашу комнату», – ответил он.

«Какие еще условия, – ответила старуха. – Туалет у нас во дворе, общий, вода вот тут, – показала она на кран, – тоже общая, ну, если хочешь, иди посмотри, вон третья дверь», – показала она на бежевые двустворчатые двери в пристройке из силикатного кирпича. Постучав в дверь, он услышал приглашение войти, и, толкнув дверь, оказался в узком тамбуре, где негде было ступить из-за обуви, разбросанной на полу. «Сколько можно говорить этим людям, чтобы обувь свою клали в шкаф, – возмущенно сказала вышедшая на встречу пожилая и довольно-таки полная женщина, закутанная в теплый оренбургский платок, перевязанный крест-накрест, как пулемётные ленты на каком-нибудь вояке из старого фильма о революционных матросах, и поздоровалась с ним. – Здравствуйте, вы, что ли, Махмуд?»

«Да, – ответил он, – я пришел по поводу комнаты».

«Я в курсе, – ответила она, – хороший человек за вас попросил, звонил уже, – пойдемте, покажу вам комнату», – предложила она и повела вглубь помещения, проведя через большую комнату, где у телевизора собралось человек шесть-семь, показала на лестницу, поднимавшуюся наверх, где в конце виднелась дверь. «Вот, поднимайтесь, посмотрите, – сказала она, – я не буду подниматься, у меня спина болит, возраст, и ноги не те, так что извиняйте». Поднявшись и войдя в комнату, он обнаружил довольно чистое и опрятное помещение с кроватью, небольшим платяным шкафом и маленьким окошком, занавешенном ситцевыми занавесками с какими-то розовыми цветочками. Комната была совсем крохотной и, собственно, и развернуться там было особенно негде, но большего ему сейчас и не требовалось, и он, спустившись вниз спросил: «А сколько надо платить в месяц?»

– Пять тыщ, – скромно ответила она, – лучше все равно не найдете. Вам случайно соседка во дворе не встретилась? Она предлагает дешевле, но у них вечный беспорядок в доме, потому как сын ее пьет, и внуков маленьких трое. Так что думайте.

– Я согласен, – ответил он, почему-то сразу поверив правдивости ее слов. – Вам сейчас отдать?

– Давайте, – ответила она и, тщательно пересчитав деньги, спрятала их где-то глубоко в складках одежды. – И вот вам ключ, – сказала она, – кухня справа, телевизор в общей комнате. Если надо будет убраться или приготовить еду, обращайтесь, но за отдельную плату: завтрак, например, сто двадцать рублей, – добавила она. Он взял ключ и решил, что прежде чем заселиться, надо купить продукты, предметы гигиены и кое-какую одежду.

– Скажите, а как к вам обращаться? – спросил он хозяйку.

– Тетя Марьям, – ответила та, – и вообще, если нужно что-либо, не стесняйся обращаться, – помогу.

– А где можно купить одежду и продукты? – спросил он. Тетя Марьям оценивающе посмотрела на него, словно вычисляя в уме, что же можно предложить этому постояльцу, выглядевшему не просто как нищий, а как чудом выживший беженец из блокадного города, которому даже, может, подать из жалости какой-нибудь попрошайка с городского рынка. В любом другом случае она отказала бы ему от постоя, но он пришел от ее хорошего знакомого, а от того никогда не приходили несерьезные люди. Наконец просчитав в уме, что человек легко заплатил за месяц вперёд и теперь интересуется тем, как привести свой гардероб в порядок, она заключила, что парень недавно освободился из тюрьмы, что было недалеко от истины, и можно ему порекомендовать что-нибудь средненькое. Заметив, что постоялец молча ожидает от нее ответа, она спохватилась и быстро сказала: «Выйдешь на улицу, повернешь направо – увидишь остановку, подождешь автобуса или маршрутного микроавтобуса с номером три и езжай до «Западного рынка», там найдешь все, от трусов до галстуков». И крикнула уже вслед: «И смотри, чтобы тебя не обчистили карманники». Поблагодарив, он вышел на улицу и пошел в направлении, указанном тетей Марьям. В ватнике и в старых потрепанных, хотя и отстиранных в больничной прачечной, брюках и стоптанных туфлях он явно не вписывался в окружающий его городской пейзаж. Ему встречались разные люди: и хорошо одетые, и очень бедно. Он отметил про себя, что в городе даже нищие имеют некий городской лоск и порой одеты намного лучше, чем некоторые его односельчане, всю жизнь от зари и до заката работавшие на земле. Прохожие на него оглядывались, кое у кого на лицах появлялась брезгливая гримаса, словно столкнулись с чем-то грязным, обходили его как заразу, а кто-то шел мимо, не обращая на него никакого внимания. «Бедность в глазах людей выглядит как болезнь, – с грустью думал он, – которую надо лечить в первую очередь, хотя, с другой стороны, – утешал он себя, – все это надуманно и выглядит порой смешно, глядя на то, как человек приносит в жертву свою жизнь ради призрачного успеха. Прилагает невероятные усилия, чтобы соответствовать выдуманным кем-то стандартам, порою идет на сделку с совестью, посвящает все свободное время тому, чтобы быть похожим на других, и придерживается правил, которые придуманы кем-то очень давно и во времена, когда одежда должна была подчеркивать неравенство людей, отличить знатного человека от простолюдина, хозяина от раба, сильного от слабого».