Поль-Лу Сулитцер - Деньги

Я решил пойти на двойной риск, и мои глаза были не в силах оторваться от непроницаемого лица сидящего напротив меня Феззали. Ему около шестидесяти лет; он не принимал участия в разговоре и практически ничего не сказал до этой минуты, и единственный раз, когда Феззали открыл рот, он и то говорил по-арабски. Но теперь, когда я объясняю механизм действия рычага, он все же решает принять участие в разговоре. Азиз переводит его вопросы с арабского на английский:

— Если ваш прогноз относительно кризиса оправдается, что произойдет?

Я снова привожу свои доводы:

— Представьте себе заложенное за десять миллионов долларов здание. В настоящее время вы оплачиваете самое большее одну десятую часть этой суммы, чтобы снять обременение по ипотеке. Я убежден, что конец кризиса не за горами и это же здание скоро будет стоить пятнадцать или двадцать миллионов долларов, а это не десять миллионов, которые представляют собой ипотеку, а не реальную стоимость здания при строительстве. Вы продаете здание за двадцать миллионов. За вычетом девяти миллионов, которые вы должны, остается одиннадцать. Ваша прибыль в десять раз превышает ставку. И если вы найдете банки, готовые продать вам ипотечные кредиты за половину стоимости, то ваша прибыль превысит ставку в двадцать раз.

Я закончил морочить им голову и приводить доводы. Я жду, пока мои собеседники обсудят мое предложение на арабском языке. Лицо Феззали по-прежнему маловыразительно, и, не понимая ни слова из того, что он сказал, я пытаюсь хоть о чем-то догадаться по тону его голоса, но безуспешно. И снова у меня появляется ощущение, что он знает то, чего не знаю я, и что знать это было бы для меня жизненно важно. И внутренний голос говорит мне: все потеряно, Симбалли, ты играл и проиграл. Этот тип против тебя, что бы ты ни предложил. Возможно, он даже работает в паре с Мартином Ялом и эта встреча была организована с единственной целью — выведать твои секреты. Еще немного, и я стал бы подозревать в предательстве Адриано Летту.

— Десерт?

Все отказываются, кроме Феззали, который заказывает огромную порцию мороженого, а для Азиза и меня — кофе и сигары. Я почти не курю, разве что иногда гаванскую сигару, но без особого удовольствия. Прикуриваю от зажигалки «Замок Давидофф и Что-то», смотрю на море и освещенное побережье. В памяти всплывает тот день, когда отец привез меня сюда на гонки Гран-при Монако с красными «феррари» на трассе, очень похожими на тот, что в «Капилле», но настоящими.

— Господин Симбалли?

Голос мне незнаком, официанты вышли, и в кабинке мы остались втроем. Я поворачиваю голову и вижу, что Феззали впервые заговорил со мной напрямую на беглом французском:

— Господин Симбалли, — обращается он ко мне, — я хорошо знал вашего отца. Более того, он был моим другом. Я даже приехал бы на его похороны, если бы они не проходили в узком семейном кругу. Но быть другом не означает обязательно верить на слово сыну друга. Его Высочество принц Азиз пожелал, чтобы мы доверили вам сто миллионов долларов для инвестиций в дело, которое вы нам предлагаете. Дальнейшие инвестиции, особенно в столь короткие сроки, связаны с определенными корректировками. Отсюда и продолжительность нашего обсуждения. Но мы наконец пришли к соглашению: сумма, которая будет вверена вам под моим контролем, составит двести пятьдесят миллионов долларов. Деньги будут доступны в течение двух часов.

Я слушаю его, разинув рот. Еще немного, и я рассмеялся бы: мой внутренний голос! О чем ты, Симбалли, ты просто молодой придурок!

Азиз не понял нашего разговора на французском. Он улыбается мне и спрашивает по-английски:

— Все хорошо?

Я качаю головой, улыбаясь Феззали, который, кажется, повеселился за мой счет:

— Лучше не придумаешь.

И это не просто слова. Дело не только в этой огромной в моем понимании сумме. В конце концов, это всего лишь детали. Последствия произошедшего проявятся позже, они будут просто потрясающими и, более того, решающими.

Арендованный автомобиль ждет меня у главного входа в Caesars Palace в Лас-Вегасе, где я провел ночь. Выезжаю на дорогу. Семь часов утра. Я еду по Стрип, прежде чем, не доезжая до отеля-казино Sahara, свернуть налево. Несмотря на раннее утро, работают игровые автоматы. Еду по Ранчо-роуд в направлении Рено. Судя по карте, мне придется проехать около двухсот тридцати километров. Еду не торопясь, и на часах около десяти часов, когда я подъезжаю к Долине Смерти.

До этого я никогда здесь не бывал; само название завораживает и беспокоит меня, хотя речь идет лишь об одном из сатанинских названий, данных этим местам американскими пионерами. Адвокат из Нью-Йорка, с которым мы летели в одном самолете, сказал мне: «Поезжайте по дороге в долину Солт-Крик, сверните налево в сторону Стоув-пайп-Уэллс и дальше через песчаные дюны. С левой стороны вы увидите узкую дорогу на Мозаичный каньон и город-призрак Скидо. Но вам не туда, хотя жаль: названия забавные. Вам направо. Пересечете каньон Титус и в четырех километрах от Грейпвайна увидите дом… Вы не ошибетесь: других нет на многие километры вокруг, он посредине пустыни, совершенно одинокий, довольно необычный, построенный в любопытном испанско-мавританском стиле, подобно гасиендам, которые мы видим в мексиканских фильмах…»

И дом на самом деле там, в конце своеобразной череды разных проселочных дорог с названиями, которые, должно быть, придумал какой-то голливудский сценарист. Он там и действительно выглядит необычайно одиноким. «Франц, если вы приедете в ближайшие несколько дней, я вам не завидую: будет очень жарко; температура иногда выше пятидесяти пяти градусов в тени».

В машине кондиционер, но даже через стекла чувствуется невероятное пекло. И я ощущаю его как удар, когда, медленно подъехав к дому и выключив двигатель, открываю дверь и выхожу из машины.

Проходит не менее минуты в этой первозданной гнетущей тишине. Но я знаю, что здесь кто-то есть и что меня ждут: я заметил чей-то силуэт. Жду и все больше покрываюсь по́том. У дома большой внутренний дворик, вокруг которого организована сама двухэтажная постройка, довольно высоко возвышающаяся над землей. По трем сторонам двора проходит галерея, четвертая сторона занята огромным входом, крытым козырьком в форме купола, повсюду цветы, которые пышными гроздьями вьются по стенам. В воздухе стоит особый запах выжженной солнцем земли, которую поливают водой.

— Здесь частное владение.

Я не слышал, как подошла женщина. Ничего удивительного: она босиком, и эта деталь не вписывается в остальную часть ее одежды — на ней безупречно чистый халат и шапочка медсестры.

— Я знаю. Мне хотелось бы увидеть господина Кэррадайна.

— Мистер Кэррадайн не принимает.