Коллектив авторов - Ковчег Лит. Том 2

— Заведующего отделением, оформиться.

— Не ломайте двери! Я сейчас вернусь и оформлю вас, — белые хохолки исчезли.

Слоняясь по коридору, я оценила просьбу: дверь в ее кабинет и несколько соседних выглядели не очень, я бы даже сказала, нездорово, внизу были вмятины, о происхождении которых я предпочла не думать. Села на банкетку и стала ждать. Появившись через полчаса и пригласив меня в кабинет, заведующая сообщила, что направление в больницу выписано неправильно — мой врач «царь-эгоист-надоел-сколько-раз-говорить» плюет на чиновничью мораль. Пока она писала в большой амбарной книге, я подумала, что как профессиональный чиновник я ее понимаю. Записи в таких книгах должны быть четкими, а в личном деле только правильные бумажки, канцелярия требует к себе любви и сочувствия. Но… Л. А., нарушая правила крашеной дамы, поступил, пожалуй, хорошо, правильная бумажка занимает слишком много в нашей жизни… и я часто нарушаю… я только на мгновенье представила, сколько бы еще заняло времени получение правильного направления… сколько нужно услышать… еще найти печать… как обычно… человек вторичен…

— А ваш участковый?

— Что? — прибавив Л. А. плюс, удивляюсь я. Лет пять уже не была у своего участкового врача, даже не знаю, как он выглядит, даже примерно.

— Лентяй никчемный… — сердится дама, потому что мифический участковый не направил меня к кардиологу по поводу брадикардии.

— Брадикардия в вашем возрасте? Вам сколько лет?

— Не знаю. Тридцать семь или тридцать восемь… кажется, тридцать восемь… одну минуточку, — я вынимаю из кармана сумки телефон и включаю там калькулятор — нужна же точность.

— О как! — восхищается дама.

— Тридцать семь, — без ошибок сообщаю я, разделяя ее восторги. Мне нравится телефон, внутри которого живет калькулятор.

— О как! — с восторгом повторяет дама.

— Мне не до того, — как-то глупо улыбаюсь я.

— И не до брадикардии! А вы ведь не спортсменка! Это для спортсменов замедленное сердцебиение даже хорошо. Это защитная реакция! А для вас — плохо, в таком-то возрасте.

— А в каком хорошо? — достаю я снова телефон, чтобы разузнать у калькулятора, когда будет хорошо.

— Для вас — ни в каком.

Я засмеялась, спрятала телефон и спросила, ощутив внутри охлаждающий хорошее настроение мистический ужас:

— Мне домой ехать?

Мама привезла меня в больницу. Мне восемь лет. Мы стоим в белом помещении. Большая женщина в ужасно мятом желтоватом халате ходит туда-сюда, садится, что-то пишет. Мне хочется обратно, хочется плакать. Но я молчу. Я заболела, меня привезли лечить. Я раздеваюсь. На мне теперь нет ничего своего — чужая пижама велика и противно колется. Женщина берет меня за руку, приглашая пройти дальше в бесплатную советскую медицину. Медицину я помню — рыжеволосая медсестра и щелкающие между собой железные иголки шприцев, сладковатый запах в рентген-кабинете, дурацкое белое постельное белье с голубыми буквами «минздравминздравминздравминздрав». В палате двенадцать человек. Все одинаково больные. Я ложусь на кровать и отворачиваюсь, пытаясь разгадать, что такое в-ар-д-з-н-и-м-и-н-з-д-р-а-в-м-и-н-з-д-р-а-в-м-и-н-з-д-ра-в-а-р-д-з-н-и-м. У меня воспаление легких, которым я заболела в детском санатории, где тоже от чего-то лечилась.

Вернулась в свое отделение, постучала в ординаторскую, отдала в чьи-то незнакомые руки подписанные бумаги, и откуда-то из-за шкафа сначала что-то хлюпнуло, а потом вынырнул голос Л. А:

— Проходите в палату, осваивайтесь.

Мне вдруг показалось, что все это неправда, захотелось сбежать, но я пошла осваиваться.

Освоение палаты, в сущности, дело простое — она состоит из четырех стен, двери, раковины, окна, пяти кроватей и нескольких старушек.

— Здравствуйте! — громко кричу я. — Меня зовут…

— А нам не нужно знать, как вас зовут, мы выписываемся.

На окне жалюзи, решетки, а за решетками — береза, по которой прыгает и веселится синица, осваивая ее ветки. Пока я переодевалась, пялясь на синицу, мысленно разговаривала с собой, чтобы не оставаться в одиночестве; пока вынимала из рюкзака разные вещи, мое сознание разделило их на больничные и городские. Больничные были быстро и брезгливо брошены в тумбочку, а городские аккуратно сложены и спрятаны. Засунув пакет с городскими вещами под высоченную кровать, я забралась на нее, стала читать книжку и завидовать выписывающимся старушкам, которые сказали, что мое имя им знать не нужно.

Почти одновременно со мной появилась еще одна пациентка.

Старушка Недовольной Дочери.

У нее молодой и почти идеально красивый доктор — Красавец. Старушке 81. Ее перевели сюда из другой палаты. Она строго соблюдает режим дня:

1. Завтрак.

2. Сон.

3. Обед.

4. Чтение журнала.

5. Сон.

6. Ужин.

7. Чтение того же журнала.

8. Сон.

Пункт второй, пятый и восьмой соблюдался особенно строго:

— Десять часов! Гасите свет.

Свет горел над моей кроватью, как в поезде. Я удивилась и сделала вид что не слышу.

— Девочки, десять часов! Соблюдайте режим дня! Гасите свет.

Я застеснялась, хотя попыталась возразить, но свет выключила и ушла в коридор. Из-за этого предоперационная бессонная ночь продлилась на три часа дольше — из коридора медсестры выгнали меня спать, пришлось смотреть в потолок.

Удивительно, что режимная бабулька постоянно свивается в кровати под двумя одеялами в своих бесконечных снах. А казалось, должна быть традиционная бессонница.

К старушке приходили дочь и зять.

Дочь ворчит:

— Ой! Ну что ж тебя сюда перевели. Как нехорошо! Там ты одна была в палате, а теперь?

— Вы знаете, — обращается ко мне, — это ужасная больница. Сюда лучше не попадать (а у меня завтра операция), здесь все за деньги. У нас все свое, и лекарства, и все остальное, ну знаете, да? И вообще — безобразие. Кипятка не дают! Эта мне сейчас устроила скандал. Та давала, а эта нет. Здесь никто никому не нужен.

Кипятка правда не дают, я тоже попросила кипятка, так как у меня был свой чай. Мне налили чай из чайника с номером, я испугалась и вылила номерной чай в раковину. Лучше пить воду.

После операции, когда мне разрешили ходить, Старушка Недовольной Дочери дала мне свою палку. Я попробовала, чтобы не спорить с ней, но все-таки отказалась. Потом она учила меня скручивать бинты:

— А ты почему вторую ногу не бинтуешь?

— Врач сказал, что не надо.

— Ты не слушай их, они скажут. Ты бинтуй! Вот у меня отекло, а почему, непонятно. Я бинтую.

Пытаюсь возражать, я-то Л. А. строго и ответственно доверяю. Старушка со мной спорит. Моя Сестра-Ангел говорит мне шепотом: «Соглашайся». Я обещаю бинтовать, но заранее вру.

В пятницу Старушку выписывают.

Пришли дочь и зять, помогают ей собраться.